Игорь достал карту городка, которую передал ему Ян, развернул ее. Надписи на ней были сделаны по-немецки, и он мог кое-что разобрать.

«Ориентир – мост. Но где же этот дом на карте? Да вот же он! Именно к нему выходит улица, начинающаяся сразу за мостом. Два квартала по ней, и ее пересекает заветная Яна Гуса. Ну что, начинающий разведчик Званцев? Вперед, где наша не пропадала!»

Ему попадались редкие прохожие, и он с непривычки задерживал дыхание, проходя мимо них. Если его остановят, что скажет он, не знающий чешского языка? Ответит худо-бедно по-немецки? Нет, за штурвалом самолета было намного спокойнее.

Но его никто не остановил, ничего не спросил.

А вот и дом на Яна Гуса, 16. Нельзя сказать, что совсем уж роскошный, но двухэтажный, построенный со вкусом. В СССР такие отданы райкомам комсомола и пионерам для технического творчества. Перед ним небольшой садик.

Справа и слева похожие дома, тоже очень приятные на вид. Сколько же семей живет в каждом из них? Неужели одна?

Калитка была не заперта. Званцев осторожно вошел в садик, осмотрелся по сторонам. Злой собаки, как в далеком тридцать восьмом, тут видно не было.

Он поднялся на крыльцо. Вот массивная дубовая дверь, над ней плафон в виде цветка. Он все еще горел, хотя давно уже рассвело. В углу дверного косяка виднелась кнопка звонка.

Званцев нажал на нее. За дверью послышались шаги. Она открылась, и на пороге появилась молодая женщина в цветастом домашнем халате. Она вежливо сделала шаг назад, предлагая ему войти и почему-то ни о чем не спрашивая.

Игорь переступил порог. В глаза ему сразу бросилось убранство просторной прихожей. На стенах картины, старинное оружие, в углу бюст какого-то античного деятеля. Еще, конечно, свет, яркий, охватывающий все вокруг, от небольшой, но изящной люстры.

Благодаря свету Игорь быстро оценил облик хозяйки дома. Светлые волосы, уложенные волнами, вздернутый носик, голубые глаза, которые внимательно и настороженно изучали его.

– Я от Петра, – негромко, с волнением в голосе, произнес он, в точности следуя совету, который давал ему брат перед побегом из Хинтербрюля.

Лицо хозяйки дома вдруг переменилось, и она заговорила. Званцев слушал ее и молчал. Чешского языка он не знал. Женщина поняла это и перешла на русский.

Говорила она чисто, без акцента:

– Петр арестован. Все это благодаря вам, вы его втянули в опасные игры! Если он выйдет живым, я его никуда не отпущу. Слышите, не отпущу! Мы любим друг друга и должны быть вместе.

Званцев чувствовал себя растерянным, молчал. В Хинтербрюле Петр ничего не говорил ему о том, что женат или собирается жениться. Тогда кто эта красивая женщина? Очевидно, близкий, дорогой ему человек.

– Уходите, прошу вас. Иначе я вызову полицию, – заявила она.

Званцеву оставалось только тихо произнести:

– Не думал я, что меня так мило встретят в доме моего брата.

Тут произошло нечто неожиданное. Скрипнули половицы, и в прихожую в инвалидном кресле-каталке въехал человек.

– Игорь! – воскликнул он.

Званцев сразу его узнал, шагнул к нему, осторожно обнял и сказал:

– Томаш, как я рад! Сколько лет, сколько зим!

Хозяйка недоуменно наблюдала за происходящим.

– Что же ты стоишь, Милена? Это же брат Петра. Проси гостя в дом, – сказал Томаш.

Он проговорил это по-чешски, но Званцев понял смысл.

Игорь снял пальто и сапоги. На нем были старенький пиджак, брюки и серый, сильно заношенный свитер. Оказавшись в таком одеянии в незнакомом доме, он чувствовал себя не лучшим образом.

– Игорь Николаевич, можно просто по имени, – назвался он, хотя Томаш своими радостными выкриками в какой-то мере уже представил его этой красивой женщине.

– Милена, – услышал он в ответ.

– Что с Петром? – спросил Игорь.

– Я вам все расскажу. Проходите. Вы ведь, наверное, голодны.

Но прежде чем направить гостя в кухню, Милена повела его в ванную.

– Вот ваше полотенце, – сказала она и вышла.

Игорь быстро снял пиджак, сбросил свитер, закатал рукава рубашки и с наслаждением стал умываться. Вода горячая, холодная. Что может быть лучше! Он давно отвык от всего этого.

Уже вытираясь, Званцев вспомнил родную московскую коммуналку. В ванную, как и в туалет, всегда стояла очередь, стены облезли, краны подтекали, от нагревательной колонки чем-то противно пахло. Он пользоваться ванной брезговал, ходил в баню, расположенную недалеко.

Здесь, в доме Милены, ванная комната была отделана кафелем, освещалась так же ярко, как и прихожая. На стене висели цветастые полотенца, халаты, на ажурном столике располагалась различная парфюмерия. Званцев сделал глубокий вдох, вкушая ее аромат.

На кухне его ждали Милена и Томаш. Женщина была уже одета так, как подобает директору гимназии: строгий костюм песочного цвета с удлиненной юбкой, капроновые чулки и туфли на каблуках.

– Петр арестован немцами, – холодным тоном сказала Милена. – Начальник гестапо принял его за другого человека.

– Случаем не за Петера Рауша?

– Именно так, но откуда вы знаете?

Званцев задумался. Рассказать все, что с ним произошло, или нет? Эти люди поверили ему, пустили в дом. Так почему он должен от них таиться? Он поведал о том, что случилось с ним и с Петром в мае тридцать восьмого года и совсем недавно в Хинтербрюле.

– Так вы из Советской России? – тихо, с искренним удивлением произнесла Милена, едва дослушав его рассказ.

– Да, я советский офицер, летчик. А что вас так удивляет? Я ведь такой же русский человек, как и вы.

– Я русская только наполовину, по матери, отец – чех. А вот Томаш полный чех. Мы с ним братья по отцу.

– Как и мы с Петром.

– Как и вы. Жаль, что Томаш по-русски говорит не очень хорошо.

– Зато вы говорите отлично.

– Спасибо. Мы с мамой часто по-русски общались. Она любила все русское, надеялась вернуться в Россию. Не получилось. Отец не препятствовал нам говорить по-русски. Он любил русскую литературу, особенно Толстого и Чехова. Вообще он был очень демократичен, как, впрочем, и наша республика.

– Что вы имеете в виду?

– То, что у нас в Чехословацкой республике существовали различные партии, в том числе и коммунистическая. А в вашей Советской России, насколько мне известно, есть только партия большевиков. Или я не права?

– Правы. Чувствуется, что вы хорошо осведомлены в области политики.

– Спасибо. Я ведь как-никак директор гимназии.

– А вы, Милена, в какой партии состоите?

– Я ни в какой. Отец был ярый социал-демократ и очень хотел, чтобы я пошла по его стопам. Но я отказалась. Партии, политика – это война. Я сделаю все, чтобы Петр состоял только в одной партии – домашнего очага.