– И некрашеных, – уточнила Татьяна.

– Если ты не успокоишься, не отстанешь от меня, то потом тебе будет очень стыдно за свои мысли и поступки, – заверил я. – Все, что от тебя сейчас нужно, – это забрать из моей комнаты портмоне и подробно рассказать, как и при каких обстоятельствах оно к тебе попало.

– Все? – спросила Татьяна.

– Пока да.

Она стянула с руки перчатку, потянулась к моей голове и неожиданно принялась перебирать волосы.

– На эту сторону тебе не идет, – сказала она, что-то вытворяя с моей челкой. – Сейчас так не модно. В общем, сходи для начала в парикмахерскую, а договориться мы с тобой всегда успеем.

Я позвонил в российское посольство в Катманду в десять утра с таким расчетом, чтобы там по местному времени был полдень, когда все сотрудники должны скучать на своих рабочих местах. Секретарь посольства Олег Гончаров был простужен и больше кашлял в трубку, чем говорил со мной. Собственно, ничего интересного он мне не сказал – пару фраз о погоде, о неудачной попытке взять Лхоцзе французами и о повышении цен на бензин.

От этого разговора настроение у меня несколько подпортилось, особенно после того, как я вышел из мастерской Орлова. На мое известие, что секретарь посольства ни словом не обмолвился о Родионе и Столешко, князь, покачивая палитрой, тяжелой от множественных разноцветных ляпок, ответил в привычной фольклорной манере:

– Жил-был царь, у царя псарь, да не было пса: и сказка вся… Будь здоров, братец!

Он даже не дал мне времени на то, чтобы расшифровать подтекст пословицы, и указал выпачканной в краске рукой на дверь. В часы, когда Орлов заканчивал очередное полотно, наполняя его жизнью, общение с ним всегда было кратким и трудным.

Я спустился вниз, где рядом с застекленными дверьми, ведущими на террасу, громоздился стол письмоводителя, заваленный папками с бумагами, деловыми тетрадями и журналами встреч и визитов. Телефоны, факсы и принтеры, как и некоторые другие достижения цивилизации, Орлов в своем доме не выносил, предпочитая почту или посыльных, оттого Татьяне приходилось ежедневно принимать и отправлять десятки писем и телеграмм, занося корреспонденцию в книгу учета.

Когда я склонился над русой головушкой неудавшейся невесты, Татьяна готовила к отправке короткое письмо князя: «Арапово Поле. Администрация города. Заместителю Главы администрации по строительству господину ГородовицкомуА.А. Милейший сударь! Принимаю Ваше предложение отужинать с Вами 31 марта в 20.00 часов. Буду без опоздания. Готов представить Вам для обсуждения проект Устава Центра Российской Культуры и Словесности. Спочтением – князь ОРЛОВ». Девушка подписывала конверт крупным ученическим почерком, затем обозначала содержание письма, адресата и дату отправки в журнале учета, потом вкладывала письмо в конверт, слюнявила клейкую полоску и запечатывала. При этом выражение на ее лице было почти несчастным.

Приближался час приема населения по личным вопросам. Раз в неделю охранники открывали ворота усадьбы перед каждым желающим. В прошлый раз, если не ошибаюсь, к князю пожаловали всего два посетителя, причем оба инспекторы. Один налоговый, а второй пожарный. Очень скоро они были выдворены вон. Я видел, как охранник конвоировал тщедушного податного с потертым портфельчиком под мышкой. Чиновник широко раскрывал рот и беззвучно ругался.

Сегодня в узком коридоре, который упирался в комнату секретарши, как топорище в топор, было полно народа. Я сидел на краешке стола, щелкал выключателем настольной лампы с желтым матерчатым абажуром и пытался вызвать Татьяну на откровенность.

– Ты мне объясни, как ты смогла в этом захолустном городишке в совершенстве овладеть английским и французским, да еще обучиться верховой езде и бальным танцам?

– Тебе заняться нечем? – не отрываясь от журнала, произнесла Татьяна. Перед ней в деревянной рамке стояла фотография Родиона, и девушка, словно молясь, касалась ее лбом.

– А я думал, что здесь можно освоить лишь правила проживания в коммуналках и этикет базарной ругани, а также некоторые рекомендации по снятию похмельного синдрома.

Татьяна подняла голову, закинула ногу на ногу и уставилась на меня пронзительными глазами. Я смотрел на них, как на непокоренную вершину, которая притягивает, манит, будоражит воображение, но тем не менее предостерегает о скрытой опасности.

– Могу представить, что с тобой сделает князь, если я передам ему твои слова, – исподлобья глядя на меня, выдала Татьяна. Крылья ее носа стали расширяться, брови сдвинулись к переносице. Она становилась забавной в своем искусственном гневе. – Следующий! – крикнула она через плечо.

Время, в котором мы оставались наедине, быстро таяло, скрипнула дверь, ведущая в коридор. Я уже не сидел на краю стола, а наваливался на него всем телом, стараясь сократить расстояние между нашими глазами.

– Филя в самом деле говорил тебе про липовые счета или ты это придумала? – прошептал я. – Быстро отвечай! Да в твоих же это интересах!

– Конечно! – кивнула Татьяна и хлопнула меня по лбу линейкой, полагая, что ей больше нечего мне сказать, но тотчас запустила вдогон аргументы покрепче: – О каких ты интересах говоришь? Думаешь, мне легче станет, если я перед тобой выверну душу? Сможешь Родиона вернуть? Найти, оживить и привести ко мне?.. Фамилия!

К столу медленно приблизился еще не старый человек, малорослый, желтоволосый, с большими коричневыми залысинами, щедрый на показ золотых коронок во рту. Он был одет во что-то сильно поношенное, бесцветное, пахнущее керосином и плесенью. За руку мужчина вел испуганную девочку в пальтишке и раздутых на коленках колготках.

– Мы из Веселок, – сказал он, сдержанно улыбаясь искривленным ртом. – К Святославу Николаевичу…

– Цель! – буркнула Татьяна и нацелила ручку в пустую графу.

– Меня зовут Борис, фамилия Закута. А это соседская дочка Катюша. В садик уже ходит…

– Це-э-эль, – протяжно и тихо повторила Татьяна, исподлобья глядя на посетителя.

– Тут фамилия, конечно, роли большой не играет, – певучим голосом произнес мужчина, сверкая золотым ртом. – Одним словом, моя прабабка, Катерина Ивановна, тысяча восемьсот семьдесят второго года рождения, всю жизнь в Веселках прожила, и к ней, как она овдовела, стал в любовниках ходить Гордей Евсеич. Мне об этом сама бабка рассказывала. Но что интересно: этот Гордей был сводным братом бабки по матери нашего Святослава Николаевича.

Татьяна покусывала губы и нервно тюкала пером в журнал, глядя на посетителя.

– И что вы от князя хотите? – голосом, не обещающим ничего хорошего, произнесла она.

– Ну как чего? – заторможенно повторил мужчина, приглаживая ладонью скользкие волосы и открывая интеллигентные залысины. – Кто его знает, как там наши предки пересекались меж собой… Мне бы консультацию получить от Святослава Николаевича, может, мы с ним родственники в каком-нибудь колене. Вдруг слыхал он про мою Катерину Ивановну…