– Правда, – согласился я и встал.

Охранник вывалился из дверей банка, как опара через край кастрюли, встал на крыльце, мелко плюясь себе под ноги и с ненавистью глядя на меня.

– Валентиныч! – обрадовался охраннику Филя. – Не в службу, а в дружбу: сгоняй за сигаретами, мои кончились.

– Сделаю, Филипп Матвеич! – послушался охранник, но не двинулся с места, пока я не подошел к машине и не сел за руль. Демонстрируя неожиданную резвость, охранник подскочил ко мне, просунул голову через опущенное окно и, жмурясь, произнес:

– Кончай к нему клеиться, чувак. Очень убедительно тебе намекаю. Таких, как ты, знаешь, у него уже сколько?..

Я рванул с места, и охранник поспешно убрал голову из окна.

Князь, одетый в длинное черное пальто с каракулевым воротником и того же образца папаху, которые зрительно возвеличивали старика в росте, неторопливо шествовал по буковой аллее, опираясь на можжевеловую трость. Рядом с ним в длинной юбке и расстегнутом полушубке, играя на ходу косичкой, плелась Татьяна. Она пыталась идти с князем в ногу, но ее шаг был намного шире хозяйского, и девушке приходилось сдерживаться в резвости, как лошади на крутом обрыве.

Сблизившись, мы замедлили шаги, и Орлов окончательно остановил меня тростью, коснувшись ее наконечником моего живота. Этим жестом, зрительно определяющим дистанцию, он обычно выражал свое недовольство. Повернувшись в сторону грота, на ступенях которого ковырялись строители, он сказал:

– Краска на колоннах уже облезает, хотя я запретил малярные работы в сырую погоду. И калевка на перилах кривая, будто ее спьяну резали. Даю тебе право исшугать всякого бракодела, которого посчитаешь нужным, но халтуру я терпеть не буду…

Черт дернул меня согласиться возглавить строительные работы! И хотя это было побочной работой, скорее маскировкой, ответственность за качество Орлов с меня не снимал.

Я не стал оправдываться и что-либо объяснять, так как в подобных глупостях князь не нуждался. Он часто ограничивал обсуждение всякой темы только своими приказами и распоряжениями, справедливо полагая, что слишком стар, чтобы слушать ничего не значащие слова. Татьяна, опустив голову, рисовала на земле кончиком ботинка кривые полоски. На ее лице ярко полыхали крашенные дерзкой помадой губы, отчего естественный румянец на щеках напоминал блики пламени. Из-под распахнутого овчинного полушубка выпирали серьезные округлости, создавая впечатление, что застегнуть полушубок невозможно, да и незачем. Татьяна, горящая молодостью, красотой и силой, оттеняла старика разительно.

– И вот что еще, – ровно глядя мне в глаза, сказал Орлов. – Эта милая камочка преждевременно потребовала жалованье, а у меня наличной суммы не набралось. Заходил я в комнату Родиона, смотрел шкатулку, но там ветер гуляет. Был у него еще кожаный кошель, но его я не нашел. А ты случайно не видал?

У меня даже в ушах зазвенело от необходимости быстро и без колебаний ответить. Я молча покрутил головой, страшась того, что краска стыда может плеснуть в лицо и выдать меня. Но Орлов уже повернулся к Татьяне, протянул руку и коснулся пальцами мочки ее уха.

– Не изнуждай ты так себя, милая! – ласково сказал он. – Уже бледной и легкой стала, аки калтан. Все будет хорошо. Слышишь? Все будет хорошо!

– Вам легко так говорить, Святослав Николаевич, – вздохнула Татьяна. Бережно сняла руку князя со своего лица и вдруг, к моему удивлению, поднесла ее к своим губам. – Я Родиона никак забыть не могу… Из головы не выходит… Во сне по ночам вижу…

– Так и должно быть. Оттого, что ты девушка совестливая, хорошая, – определил князь.

– Была хорошая, да по будням изношена, – проворчала Татьяна.

Теперь каждая секунда, которую я проводил рядом с ними, каждое слово, оживляющее беседу, приносили острую боль, словно меня секли нагайкой по голым ребрам. Как нарочно, Орлов вдруг завел тему о припозднившейся весне, признаки которой он с трудом нашел в парке.

– Ну, иди куда шел, – наконец заметил он мое нетерпение.

Едва мы расстались, как я бегом устремился к своему дому, продираясь через кусты и свалки прелых прошлогодних листьев. Если бы в этот момент мне попалась на глаза Татьяна, вряд ли бы ей поздоровилось.

Зайдя в прихожую, я плотно закрыл за собой дверь и поднялся к себе. Оглядев комнату с порога, я опустился на корточки и стал скручивать ковер, обнажая некрашеные половые доски. Длинный толстый рулон загромоздил и без того тесную комнату, и я выкинул ковер из окна на снег. Ползая по полу, я сантиметр за сантиметром осмотрел идеально подогнанные доски, надеясь отыскать хоть крохотную щелочку. Потом стал колотить по ним тяжелой стеклянной пепельницей. Звук был резкий, плотный, никакой полой ниши под досками не угадывалось.

Я завелся не на шутку. Вскочив на ноги, я оглядел комнату, и следующей моей жертвой стал диван. «Быть такого не может, – думал я, прощупывая обшивку, – чтобы какая-то девчонка смогла меня перехитрить!» Угол спинки был слегка распорот по шву, и выглядывал деревянный брус каркаса. Я взялся двумя руками за обшивку и оторвал ее от каркаса. Потом я ощупывал пружины, поролон и соломенную набивку и, сдерживая дурацкий хохот, думал о том, что все это здорово смахивает на популярный сатирический роман про стулья.

Несчастный диван, изуродованный моим грубым вмешательством в его душу, сжег все мосты и сделал бессмысленным проявление какого-либо благоразумия и мебельного гуманизма. Не церемонясь, я вскрыл два антикварных стула только за то, что обшивка сидений снизу была слегка надорвана. «Шансы возрастают!» – успокоил я себя и, сняв со стены две тяжелые картины Орлова с пейзажами, ловко отделил от рам подрамники с полотнами. Мне даже думать не хотелось о том, как отреагировал бы на этот вандализм князь, если бы ему довелось внезапно появиться в моей комнате.

«Черта с два посадит она меня на крючок! – подумал я, обуреваемый жаждой крушить. – Если портмоне здесь, то я его найду. И тогда для Танюхи наступят черные дни. Если даже не найду – все равно наступят».

Платяной шкаф пришлось очистить от моей одежды, кинув ее на пол. Когда опустевшие полки заполнились гулким эхом, я сел посреди горы тряпок и стал рыться в карманах. Проверенные пиджаки, куртки и брюки я с мазохистским удовольствием вышвыривал в окно, и они ширококрылыми птицами садились на ветки рябины и на землю.

Больше всего времени я потратил на книжный стеллаж. Пришлось перетряхнуть около сотни книг. Чего стоило только просмотреть ветхие страницы четырехтомника Толкового Словаря Даля издания тысяча девятьсот третьего года под редакцией Бодуэна де Куртенэ и двадцатипятитомный словарь русских народных говоров! А после восьмидесяти шести томов Брокгауза и Ефрона мне казалось, что я схожу с ума, превращаюсь в букву и гуляю по страницам энциклопедий, как космическая пылинка по Вселенной. Книжные кирпичи сложились передо мной в Великую Китайскую стену и затмили собой свет. Я не услышал, как в комнату вошла Татьяна.