— Честность — это замечательно, — училка сверлит меня зрачками-булавками поверх очков. — Но в следующий раз приходи вовремя. Садись на свободное место.

А свободных-то только два. Рядом с девочкой Адамс или с сутулым парнем в прыщах. Я выбрал прыщи. Понадеялся, они не заразные. Хлопнулся на стул, но долго мне посидеть не дали.

— Меня зовут Кирстен, — сообщила училка. — Раз уж ты так эффектно у нас появился, не расскажешь ли классу немного о себе, Джек?

Ну встал я. Слышу: хи-хи-хи по рядам бегает, как бенгальский огонь. Того гляди, снова вспыхнет.

— Чего, — говорю, — рассказывать? — а сам на Лэрке смотрю, но она даже не обернулась. Спина идеально прямая, волосы топорщатся над длинной шеей, так и хочется в них пальцами зарыться. От таких мыслей в горле у меня пересохло, и вопрос я не с первого раза расслышал.

— Откуда ты приехал? — это чикса с метровыми ресницами и прической типа я у мамы вместо швабры интересуется.

Отвечаю терпеливо:

— Из Силкеборга.

Она ротик кривит:

— Нет, по-настоящему откуда?

Ну да. Куда же от этого деться. Самый насущный вопрос. Хоть я и выгляжу, как дак, а акцент-то выдает. Пусть и легкий он совсем, не такой, как у матери, которая "рычит" и ø не выговаривает.

— Из России, — говорю.

Тут началось:

— А почему ты сюда приехал? А там холодно? Тебе нравится в Дании? А почему у тебя носки разные? Это такая русская мода?

При чем тут носки?! Я вниз глянул. Ёпт! Точно разные. Один белый короткий, второй — длинный, сиренево-желто-черный, явно из маминой парижской коллекции. Блин, и как только этот уродец мне под руку с утра заполз? Ладно бы еще джинсы длинные, а то я шорты напялил — не оттого, что было особенно жарко. Просто они ближе всего к кровати валялись.

Спасла меня очкастая Кирстен:

— Ребята, у вас так много вопросов. Будет лучше, если Джек ответит на них на перемене. Кстати, у нас в этом году по истории будет тема Холодной Войны, — и мне такая. — Надеюсь, у нас получится интересное обсуждение с твоим участием.

Да, блин, Джек — красная угроза в цветных носках. Мне теперь что, за всю нацию отдуваться?

Сел я на место весь подавленный.

— Тебя как звать? — спрашиваю прыщавого.

Он от меня шуганулся, висит на краешке стула. Неужели я страшный такой?

— Томас, — говорит, а голос как у мультяшного героя. Чипа там, или Дейла. Издевается тоже, что ли?

— У тебя носков запасных нету?

Он кудряшками затряс — волосы у него густые такие и вьются, вроде как у Лэркиной сестры. Это было бы очень даже ничего, если бы не росли они на башке костлявого длинного парня, у которого от каждого движения по прыщу лопается.

— Ты не бойся, — говорю, — я не кусаюсь. И бомбы у меня в кармане нету.

— Я и не боюсь, — и снова этот голос бурундуковый, а сам на стуле ерзает.

Ладно, оставил я Томаса с его тараканами, досидел до конца урока и поперся в сортир. Утром в спешке это заведение не успел посетить. Прохожу мимо зеркала — мама дорогая! Патлы дыбом без всякого геля, на морде подушка отпечаталась, футболка хоть и любимая, зато затасканная, и пятна какие-то… Мдя, производил я впечатление, ничего не скажешь. Не удивительно, что Лэрке птичками предпочла любоваться.

Ну, кран открыл, поплескал на морду, на ладонь и хаер приглаживаю. Куда там! Все также торчит, только теперь волосы сосульками склеились. А все ма, блин, виновата! Знает же, что я по будильнику не встаю. На старой хате меня теть Люся всегда будила, причем методы у нее были гестаповские, типа крышками от кастрюль над ухом вдарить или пятки щекотать павлиньим пером, которое у нее в спальне на стене висело. Мать-то на работу к шести уходила. А сегодня вот тоже унесло ее. Записалась она все-таки на эти гребаные языковые курсы, и письмо ей пришло — тестирование двенадцатого в девять утра. Вот она с Себастианом и укатила ни свет, ни заря, чтоб автобуса не ждать. Поставила мне в комнату второй будильник, а хули? Мне их хоть десять ставь. Если я сплю, то сплю. И вообще, я сова.

Короче, голову под кран сунул. Вроде помогло, улеглись антенны. Руку сую за бумажными полотенцами — а нет их! Нормально, да? На футболку обтекаю, иду в кабинку за бумагой. Ну хоть эта есть! Вытираю шею, и тут закатываются ребята, вроде из нашего класса. Матиас рыжий, тот самый козел встрепанный, его вроде училка Брианом называла, и еще качок, сгусток тестостерона, с темным пушком над верхней губой.

— Во, новенький, гы-гы-гы! А чего ты тут делаешь?

А что, интересно, делают в сортире?

— А чего ты мокрый? Тебя что, в толчок макали? Гы-гы-гы.

Мне надоело их развлекать, и я попер на выход. Качок мне дорогу заступает такой:

— Чего это у тебя на футболке написано? Би-бой ор дай. Пацаны, а он у нас би! Гы-гы-гы.

Я вздохнул, стою, кисти разминаю.

— Если ты тупое чмо, — говорю, — то необязательно всем это показывать.

— Это кто тупой? — начал усатый быковать.

Тут надо отдать должное рыжему: то ли ему мой байк понравился, то ли он и вправду поверил, что я что-то замутил с его сестрой, только парень за меня вступился:

— Да ладно, Вильям. Джек нормальный пацан, оставь его.

— Он что, тебе сосал что ли, что ты его защищаешь?

У рыжего даже волосы покраснели. А я говорю:

— Ты подвинься, Вильям. Я тебе покажу, что такое би, — а сам телефон из кармана вытаскиваю и на раковину кладу. Второй карман с мелочью всякой проверяю — на молнию застегнут ли.

Качок хихикнул неуверенно, обернулся к своим:

— Глянь, ребят, да он уже раздевается! — но назад все-таки пару шагов сделал.

Этого я и ждал. Хлопнул по мобиле, и сортир взорвало последним проигранным треком:

Сделал ту комбинацию пауэр-мувов, для которой хватило места. Чуть не снес ногой раковину нафиг, но повезло, промахнулся чутка. Вскочил, цапнул телефон — у пацанов глаза по пять крон, челюсти до пупка отвисли — и за дверь. Короче, это сделало мой день. Ржать надо мной больше не ржали, только шептались по углам.

На большой перемене ко мне подкатила девочка Адамс. Я сидел во дворике в гордом одиночестве — одноклассники активно питались, а мне жрать было нечего. В спешке забыл приготовленной матерью фрокост[15] дома.