— Что, очень больно, да?

Я пробормотал что-то нечленораздельное и постарался шагать прямее.

— К следующему разу купи себе брюки для верховой езды и сапоги. Это защитит, — она скользнула по мне взглядом, и я почувствовал, как уши наливаются жаром, — ноги.

Блин, а защита паха, значит, только хоккеистам полагается? Вот веселуха! Не, мне про следующий раз пока даже думать страшно, с брюками там, или без брюк.

— А ты давно живешь тут, у озера? — спросил я, чтобы сменить тему.

— Сколько себя помню, — поскучнела Лэрке.

— А… — начал было я, но она перебила.

— Знаю, ты сейчас спросишь, кем работает мой отец, и чем занимается мать, есть ли у меня собака или парень.

— Гхм, — я закашлялся, типа пыль в горло попала. На самом деле, про парня узнать мне, и правда, не терпелось.

— Давай договоримся сразу, — мы вышли на песчаную дорожку пошире, и Лэрке повернулась ко мне, поджидая. — Мы будем говорить только о важном. У меня просто нет времени, чтобы тратить его на пустяки, вроде болтовни ни о чем.

— Ты куда-то торопишься? — удивился я.

Зачем мы тогда в лес-то поперлись?!

— Я этого не говорила, — она тряхнула пушистыми волосами, на лбу сложилась сердитая морщинка. — Просто, когда ты знаешь, что тебе осталось всего два года, то понимаешь, сколько всего надо еще успеть, и на ерунду жалко потратить даже минуту.

Я офигел и замедлил шаг:

— В смысле, два года осталось? Ты что… — я пошевелил во рту пересохшим языком в поисках нужного слова, — больна?

— Нет, конечно, — фыркнула Лэрке, и потащила велик дальше, стараясь идти по траве. — Я что, похожа на больную?!

— Да нет, — поспешил заверить я, хотя сомнения у меня возникли. Насчет головы. — Тогда почему два года?

— Потому что я умру, когда мне исполнится шестнадцать, — пояснила как ни в чем не бывало Лэрке.

Я застыл, как вкопанный в песок, глядя на удаляющуюся спину и желтых бабочек, устроивших хоровод вокруг девчачьей головы.

— Не отставай, — улыбнулась она, оглядываясь через плечо.

Я вспомнил, что сам еще жив, откопался и попер велик дальше.

— Тебе что, нагадали это? — предположил я осторожно. — Или злая фея предсказала?

— Нет, — Лэрке беззаботно мотнула головой. — Я сама так решила.

Мы свернули с песка на более твердую дорожку, которую затеняли старые ели. Сразу похолодало, по коже поползли мурахи.

— Как это сама? — не отставал я, пытаясь заглянуть девчонке в лицо. Может, все это наглый развод? — Разве можно самому решать, когда тебе умереть?

Тут до меня дошел смысл моих слов, и в живот будто влетел целый рой тех самых желтых бабочек.

— Погоди, ты же не хочешь, сказать, что собираешься…

Я не договорил. У меня язык просто не поворачивался такое произнести.

— Мы пришли, — Лэрке махнула рукой на небольшой круглый холм, густо поросший вереском везде, кроме лысой плоской макушки, обложенной по периметру гранитными валунами. — Вот мое место для размышлений. Велики можно оставить здесь.

Гора, на которую ходил думать Винни-пух. Мило. Думал, думал, и решил самоубиться.

Вслед за Лэрке я полез по пахнущему зноем и терпким травяным соком склону. Добравшись до верха, она растянулась на спине, закинув руки за голову. Я лег рядом. На короткой травке, усыпанной прошлогодними иглами, оказалось удивительно мягко и удобно. Земля приятно грела спину, за камнями потрескивали кузнечики, деловито жужжали где-то пчелы. Небо над нами синело глубиной в легких белесых спиралях, такое яркое, что на него было больно смотреть.

Я скосился на Лэрке. Между ее мягкими нежно-розовыми губами колыхалась сухая травинка, длинные ресницы прикрывали глаза, бросая тени на щеки.

— Знаешь, — внезапно заговорила она, — когда лежу здесь и слушаю тишину, мне кажется, что я слышу кости погребенных там, внизу, воинов, — она похлопала ладошкой по траве. — Мне кажется, они говорят со мной. Рассказывают истории.

Курган, сообразил я. Мы лежим на гребаном кургане викингов, каких полно по всей Дании.

— Это они тебе сказали самоубиться в шестнадцать лет? — чуть резче, чем хотелось, спросил я.

Она повернула ко мне лицо. Сейчас в ее глазах было больше синего, чем рыжего или зеленого, наверное потому, что в них отражалось небо.

— Нет, — она перегнала травинку в уголок рта. — Я же сказала, что сама так решила. И хватит об этом. Давай лучше поговорим о чем-нибудь важном. Вот что важно для тебя?

Я задумался. Ее взгляд проникал сквозь поры моей кожи, через все выстроенные мной плотины и преграды, и мне пришлось отвернуться. Высоко в небе висела неподвижно хищная птица, наверное, канюк.

— Ты знаешь такого паренька, Якоб зовут? Живет где-то тут неподалеку.

— Якоб? — по ее голосу я услышал, что Лэрке в недоумении. — Я же сказала, что не хочу говорить о…

— Для меня это важно, — я захватил горсть травы рукой, которую ей не было видно, и сжал кулак. — Правда.

Она немного помолчала.

— В школе у нас есть пара Якобов. А как твой выглядит?

— Лет двенадцати, но, может, и старше, невысокий просто. Светловолосый, худой.

А что я еще мог сказать о своем привидении? Видел ведь его то против света, то со спины.

— Таких у нас нету, — уверенно заявила Лэрке. — Может, он тоже только что сюда переехал? Ты откуда его знаешь?

— Да так, — я выпустил траву и поднял к лицу ладонь, испачканную зеленым соком. — Я ошибся наверное.

— Хочешь, помогу тебе этого Якоба разыскать? — Лэрке перекатилась на бок, глаза у нее загорелись огнем разведчика-первооткрывателя. — Ну, раз тебе это так важно. Вдруг он на кемпинге живет?

— Говорю же, я ошибся, — упрямо повторил я. — И не говори никому, что я про него спрашивал, ладно?

— Ой-ей-ей, какие мы таинственные, — скривила губы Лэрке. — Было бы что говорить-то!

— А сама? — я сел, опираясь на локти. — Что это за планы суицидные? У тебя что, жизнь — ад? Бьют тебя? Издеваются? Насилуют? Ночью от боли подушку кусаешь и ревешь туда же, чтоб не заметили?

Лэрке смотрела на меня огромными немигающими глазами, от щек отхлынула кровь, даже губы пожелтели. Но меня уже понесло:

— Или это для тебя просто интересная игра? Давай посмотрим, как Джек среагирует. Он всего лишь тупой озабоченный идиот, а я вся такая тонкая на понтах. И жизнь у него заурядная, и сам он ничего не стоит. И проблемы у него тьфу по сравнению с моим личностным кризисом.

Я вскочил и сплюнул на примятые моим телом маргаритки.

— Ладно, сиди тут, говори со своими костями. Может, они тебе чего поумнее скажут. А я пошел.