Как и того юношу (только я сопротивлялся), меня вывели на поляну, скрутив мне руки за спиной, и женщины, изумленные и полные ярости, отпрянули от моего оскверняющего присутствия. Потом, визгливо вопя, они напали. Меня несколько раз оцарапали ногтями, но Фурия оттолкнула их, и они утихли.

– Посмотри, кого мы нашли, жрица! – сказал один из державших меня мужчин, с теперь уже знакомым мне марсийским акцентом.

– Думаю, он хочет, чтобы его принесли в жертву, – сказал другой мужчина. – Отвести его к мундусу?

Этот был римлянином, и, судя по выговору, из аристократов. Фурия ударила по его маске своим жезлом, и он взвизгнул.

– Дурак! Он уродлив и весь в шрамах, как гладиатор! Боги смертельно оскорбились бы, предложи мы им такого!

Я подумал, что она чересчур строга ко мне. Ни один художник никогда не просил меня послужить моделью для Аполлона, но я не считал себя таким уж омерзительным. А вот насчет шрамов она сказала правду. Для мирного, по сути, человека, я многовато их накопил. Но я не собирался с ней спорить.

Гадалка похлопала меня по щеке кончиком жезла.

– Я же велела тебе не соваться в эти дела, римлянин, и двое моих помощников тоже предупреждали тебя. Если б ты послушался, нам бы сейчас не пришлось тебя убивать.

– Ты ведь сказала, что я проживу очень долго! – запротестовал я. – Значит, ты никудышная пророчица, знаешь ли!

Как ни странно, Фурия засмеялась.

– Человек всегда может захотеть своей погибели, даже если боги милостиво к нему расположены. Ты сам навлек на себя все это.

Ее волосы напоминали лохматое гнездо, а глаза были дикими. Покрытая кровью и по́том, она отвратительно воняла освежеванной козьей шкурой, но в тот момент я испытывал к ней могучее вожделение, далеко превосходящее все, что я мог бы чувствовать к безупречной женщине благородных кровей. Кое-что попросту превыше моего понимания.

Гадалка заметила это. Шагнув ко мне, она негромко сказала:

– Мы празднуем здесь, чтобы умилостивить наших богов и принести мир нашим мертвым. Если б это был ритуал плодородия, я могла бы тобой попользоваться.

Рядом со мной встала Клодия.

– Ты всегда был человеком специфических вкусов, Деций, но ты не умеешь правильно выбирать время. Во время вечерних ритуалов есть некоторый спрос на похотливых козлов вроде тебя.

– Он на священной земле в присутствии богов, патрицианка, – сказала Фурия. – В такие времена во всех нас велики силы жизни и смерти. – Она повернулась к державшим меня мужчинам. – Его кровь нельзя пролить на этой священной земле. Уведите его из рощи и убейте.

– Подожди, – сказала Клодия. – Все знают, что он эксцентричен, но его семья – одна из самых могущественных в Риме. Его смерть не останется без внимания.

– Он – один из них! – сказал мужчина-марс. – Мы никогда не должны были допускать высокородных римлян в наши ритуалы! Видите, как они держатся друг за друга?

– Только не я, – сказал культурный римлянин, сжимавший мою руку. Я был уверен, что его голос мне знаком. Этот человек поднял вверх мой кинжал. – Я буду более чем счастлив перерезать ему глотку, жрица.

Мгновение Фурия помолчала, раздумывая.

– Римлянин, я видела, что тебя ждет долгая жизнь, и в этом я не буду противиться воле богов, – заявила она, а потом обратилась к мужчинам: – Уведите его из рощи и выколите ему глаза. Он никогда не сможет никого сюда привести.

После этого гадалка повернулась к Клодии.

– Это удовлетворит тебя, патрицианка?

Та пожала плечами.

– Полагаю, да. Он вечно мутит воду, а если появится ослепленным, никто не придаст значения его бредням. – Потом Клодия посмотрела на меня. – Деций, ты как какое-то животное из басен Эзопа. Живое воплощение человеческой глупости.

Я подумал, что ее глаза пытаются сообщить мне еще что-то, но тон ее был беспечным, как всегда. Почему-то ее забрызганная кровью нагота не казалась мне такой увлекательной, как нагота Фурии. Но я ведь и раньше видел Клодию голой. Кроме того, мне собирались выколоть глаза моим же собственным кинжалом.

– Уведите его, – приказала Фурия.

Когда меня потащили прочь, мы прошли совсем рядом с Фаустой.

– Подожди, пока об этом услышит Милон! – прошипел я ей.

Она громко рассмеялась. Типичная представительница рода Корнелиев.

Мы очутились среди деревьев, и римлянин помахал клинком кинжала перед моим лицом.

– Ты всегда совал свой длинный метелловский нос куда не следует, – сказал он. – Думаю, я его отрежу – после того, как выколю тебе глаза.

Этот человек просто не проникся духом Сатурналий. Свободной от кинжала рукой он держал меня за правую руку, а в левую мне вцепился один из марсов. Я не мог определить, сколько еще человек стоит за моей спиной, но, по крайней мере, одного из них я слышал. Мне хотелось сказать что-то едкое и саркастическое, но я делал все, что мог, чтобы выглядеть ошеломленным и смирившимся с судьбой.

– Мы уже достаточно далеко, – сказал римлянин, когда мы вышли из-под деревьев.

– Не знаю, – отозвался марс. – По-моему, лучше довести его до дороги. Здесь слишком близко от мундуса.

– А, прекрасно.

Римлянину не терпелось пустить мне кровь. Мы зашагали по вспаханной земле. Это вполне меня устраивало, поскольку свежие борозды затрудняют ходьбу. Я должен был сделать свой ход прежде, чем мы доберемся до дороги.

Марс, державший меня за левую руку, слегка споткнулся о гребень вспаханной земли, и я притворился, что падаю. Римлянин выругался, шире расставил ноги, и в тот же миг я врезался в него плечом и резким движением освободился.

– Это тебя не спасет! – воскликнул он, двинувшись ко мне с моим кинжалом в низко опущенной руке.

Большинство мужчин, забрав у меня оружие, воображали, будто я не вооружен. То была одна из причин, по которой я обычно держал что-нибудь в резерве. Моя рука скользнула под тунику и снова появилась – уже́ в цестусе. Я замахнулся на римлянина, пытаясь раздробить ему челюсть, но ощетинившаяся шипами бронзовая пластина скользнула по его скуле. Удар уложил его, и я крутнулся влево. Марс, дурак, попытался сжать мою руку еще крепче вместо того, чтобы ее отпустить, отпрыгнуть и достать свой нож. Шипы цестуса погрузились в его висок, и он рухнул, мертвый, как бык под ударом молота помощника фламинов. Я вскочил и увидел, что мой кинжал поблескивает в безвольной руке распростертого римлянина. Нырнув за своим оружием, я подхватил его, прокатившись по земле, и снова встал лицом к роще. Я собирался перерезать римлянину глотку, но еще трое мужчин в масках готовы были навалиться на меня. Одного я ухитрился полоснуть по руке, после чего повернулся и побежал.

Я слышал, как ноги моих преследователей топают сзади по мягкой земле – не так энергично, как мои. Ужас подарил мне крылатые сандалии Меркурия, к тому же я тренировался в беге, какую бы сильную антипатию ни испытывал к физическим упражнениям. Люди позади меня – медлительные крестьяне – не привыкли к спринту. Кроме того, на мне была пара хороших сапог, а они были босыми или в сандалиях. И все равно я обливался ледяным по́том при мысли о том, что легко могу упасть на неровной земле в тусклом свете низко висящей луны.