Перед моим замороченным, похищенным взглядом: лица, лица, лица. Пытаюсь ухватить их, чтоб чуть погодя, будучи избавленной от игры в вопросы и ответы, перелистать их, как миниатюры. Тщетно, лица насмехаются надо мною, кривят рожи, высовывают языки, косят бесстыдными глазами. Они кружат и пляшут, неуловимые, и наконец сливаются в одно, чудовищное лицо, раздутое, как у утопленника, с выпученными глазами и дразнящим вспухшим языком. Оно глумится надо мною, и я оставляю тщетные попытки. И утешаю себя: это моё раздражённое воображение делает их настолько безобразными. Одно из этих лиц, теперь более похожих на чудовищные хари, что простолюдины напяливают в Самайн, чтобы отвадить злых духов, принадлежит моему будущему супругу. Знаю, что за моей спиной стоит Джерард, и больше всего боюсь обернуться, потому что тогда случится непоправимое. Тогда я со слезами упаду Джеду на грудь, чтобы не видеть этот паноптикум, чтобы он защитил меня от них, заслонил их пачкающие взгляды чистой зеленью своих глаз. Знаю, что, если обернусь, не хватит сил дальше притворяться той, кем не являюсь, и отец с проклятьями отречётся от недавних слов: ведь во мне нет и крупицы материной гордости и самообладания, а Джед увидит истину в моём отчаянии.

И лишь одно лицо передо мною было человеческим лицом, и ему единственному была послана искренняя моя улыбка. Отец моей матери, риаг Гвинфор, распахнул объятия, и на краткий радостный миг я ощутила защиту и родное тепло.

Рядом с дедом стояла маленькая женщина с ласковыми глазами.

— Довелось ожениться на старости лет, — грубовато пояснил её присутствие дед, и за его словами угадывалось смущение, но не сожаление. Я могла быть по летам её дочерью, но она сама не выглядела дочерью деду: он оставался статен и крепок, и прожитые годы не могли за ним угнаться. — Грайне, — с затаённой теплотой обратился риаг ко второй супруге, — познакомьтесь с моею внучкой, Ангэрэт. Смотрю на неё и вижу Гвинейру, такой, которой я провожал её в Тару.

Мы с Грайне сердечно приветствовали друг друга, чего не сказать было о встрече тестя и зятя, и в который раз меня неприятно поразило их дурное меж собою отношение.

— Отчего же ты не известил о свадьбе? Как бы я хотела присутствовать на церемонии! — укорила я деда и, лишь договорив, поняла, что спрашивала напрасно. Дед, конечно же, отправил весточку, но отец, мало того что не позволил разделить счастливые минуты на торжестве, даже не обмолвился о втором браке тестя.

— Прошу к столу, — объявил распорядитель по знаку отца, и гости с радостью подчинились.

Мы сидели на возвышении, и я свободно могла видеть, как велико число риагов, что составляли собою целую армию. Столы были составлены так, что перед нами и меж двух длинных рядов ниже оставалось свободное место, где певец затянул долгую историю о славной старине, но скоро наскучил гостям, которым хотелось переговариваться и веселиться, а не внимать героическим деяниям давно умерших королей и воинов.

Гораздо лучше приняли шутов, что принялись барахтаться, драться и гомонить на разные голоса. Гости хохотали, мне же было жаль этих бедолаг, выставленных на потеху толпе. Помимо прочего, у них с собою были животные, многие из которых выглядели достойней хозяев, например, изумительно умный кот чёрной масти, что изображал монаха, переворачивая лапой подшитую стопу листов с не вполне приличного смысла изображениями, и гнусавым тоном мяукал. Но особенно всех позабавил подверженный людскому недугу винопития пёс с унылой длинной мордой и глазами выпивохи. Успевшие опорожнить немало кубков гости хохотали, лили питьё из собственных чаш, пёс с готовностью принимал угощение, вертя хвостом и приходя во всё большее возбуждение. Я же хотела оказаться как можно дальше от всего этого, хоть пересесть к деду и его милой супруге, которым по статусу надлежало сидеть несколько ниже. Дед заметил мой взгляд и ободряюще улыбнулся.

Перемены блюд следовали одна за другой, гости тяжело отдувались и расслабляли пояса. В`ина лились рекой, юноши-чашники сбивались с ног, обнося всех жаждущих. Наполнили и мой кубок, но я сделала не более пары глотков, опасаясь за своё самообладание.

Отец же ни в чём себе не отказывал, да и, правду говоря, сколько бы ни выпил, он никогда не выглядел хмельным. Блодвен цедила по капле, изящно обхватив кубок тонкими белыми пальцами, взгляд её нет-нет обращался поверх золочёного ободка кубка куда-то в тень под стеной. Я посмотрела туда же и увидела Джерарда, что был так рядом, но в стороне от всех. Стройными рядами вдоль стен начищенным металлом красовалась стража; наёмник, как всегда, был одет в тёмную неброскую одежду, оружия при нём не было видно, хоть это ни о чем не говорило, руки покойно сложены на груди. Рискуя быть застигнутой на своём интересе, я любовалась им, его непринуждённым изяществом, и с горечью подумала, что ведь он не менее родовит, чем прочие наши гости, которые теперь объедаются и напиваются, хохочут над ужимками шутов, а он, должный быть первым среди знати, отделён холодом отчуждения даже от простых воинов.

Вот он был на прежнем месте, незаметный, как тень, и даже призрак чувства не отразился на холодном лице, а вот — над запрокинутыми головами гостей, над разинутыми глазами и ртами, птицей перемахнул через правый, ближний к нему из нижних столов, распугав шутов, метнулся к нашему возвышению и выбил уже наклонённый к губам кубок из отцовской руки.

3

По залу порывом ветра пролетел слитный вздох. Ещё одно неуловимое движение — и прямо под ноги страже с тонким криком упал какой-то человек. Я не видела как дотянулся до него Джерард и швырнул воинам, которые скоро опомнились, и обомлевший пленник забился в жёсткой хватке. Скорей догадалась, чем поняла, что это один из прислуживающих гостям юношей, которые были столь неприметны, что никто и не замечал, как выпитые кубки вновь оказываются полными, точно по волшебству.

Обеими руками я вцепилась в сидение под собой, точно боялась перевернуться. Отец неспешно положил на укрывающую стол алую ткань опустевшую ладонь, не спуская с застывшего перед ним наёмника неподвижно-холодного взгляда, которого я за всю жизнь не превозмогла выдерживать.

— Объяснись, — коротко потребовал ард-риаг, движением руки приказывая всем замолчать.

— В твоём вине, лорд, — ненароком, не иначе — оказалась лишняя приправа, — язвительно ответил наёмник.

— Даже если так, теперь этого не узнать наверняка, — услышала я голос деда и поняла, что он прав. — Остин,