Что ж, не хотите говорить — не надо! Сама узнаю. Я развернула «Фольксваген» и поехала в обратную сторону, обдумывая по пути только что услышанное.

Итак, мальчик покончил с собой после ссоры с отцом. Страшная и нелепая в своей бессмысленности смерть, но… ничего детективного в ней нет. И ничего сверхъестественного — тоже. Обычный глупый подросток. Поссорился с отцом, вообразил, что тот ущемляет его непомерно большое человеческое достоинство, да и полез в петлю. Я не психолог, но любой психолог подтвердит, что, скорее всего, этот Вадик хотел просто попугать родителя. Но не рассчитал свои силы, не подумал, что сам не сможет выбраться из петли, тем более что она, наверное, затянулась мгновенно.

Раздумывая над всем этим, я тем временем подъехала к дому Паниных. Большие, сработанные в русском стиле деревянные ворота были по-прежнему распахнуты настежь. Вокруг не было ни души.

Не было ни души и по ту сторону ворот.

Только худющая, изрядно потрепанная жизненными обстоятельствами кошка прошмыгнула мимо меня в щель между досками сарая, когда я пересекала захламленный, неубранный двор, производивший впечатление большой свалки. То тут, то там валялись ржавые ведра, грабли, предметы домашней утвари и пришедшие в абсолютную негодность столярные инструменты. Из-за стены дома виднелась часть огорода — его тоже не обрабатывали и даже вряд ли чем-то засаживали этой весной. Буйные заросли сорняков пробивались даже сквозь стены надворных построек.

А у самого дома, на козлах для пилки дров, рядом с собачьей будкой стоял… гроб! Самый настоящий, новенький, обитый красным кумачом с черными рюшами по всему периметру крышки и бортов.

Замерев от неожиданности, с минуту я смотрела него не мигая. В голове с бешеной скоростью сменяли друг друга мысли — гроб? Почему гроб? Еще один гроб? Кто же умер на этот раз? Неужели сам хозяин? Но ведь он жил один, кто тогда положил его в этот гроб, кто, наконец, купил домовину, кто обмывал и обряжал самого покойника?

И, кстати, надо еще убедиться, что в гробу действительно есть покойник!

Мягкой кошачьей походкой, прислушиваясь к тому, что происходит вокруг, я приблизилась к гробу.

Было тихо-тихо.

Сделав несколько глубоких вздохов, чтобы привести нервы в нормальное состояние, я сперва приподняла, а затем осторожно сняла крышку, поставив ее на землю.

Глубокий старик с белой головой, землистой кожей и тонкой сморщенной шеей, на которой выделялся острый кадык, лежал в этом гробу. Одетый в идеально отутюженные брюки и серый свитер, он покоился на спине, сложив на груди руки и… смотрел на меня ясным взглядом голубых, удивительно молодых глаз.

— Вы кто? — спросил он слегка скрипучим голосом человека, который давно ни с кем не разговаривал.

— А вы?

— Я — хозяин этого дома.

— Иван Панин?

— Да. А откуда вы знаете?

Сказать, что была удивлена — значит ничего не сказать. Я знала — старички, которых я подвозила в своей машине, сказали мне об этом, — что отцу Вадика Панина всего сорок пять лет. Передо мной же лежал (в гробу!) очень старый человек. Таких седых волос не было даже у моей тети Милы, а ей же, слава богу, за пятьдесят!

— Э-э-э-э… Приятно познакомиться, — ляпнула я первую же глупость, которая пришла в голову. — А что вы тут делаете?

— Жду, — просто ответил он.

— Кого? Или чего?

— Тебя.

— Как?

— Лежу, жду тебя. Ты же пришла? Ну вот. Значит — знала.

— Знала что?

— Как тебе тут будет удобно. Хочешь сюда?

Он манил и манил, ласково улыбаясь и загадочно мерцая в сгущавшихся сумерках глазами. Я не суеверна и не боюсь ничего, что в народном понятии ассоциируется с потусторонними мирами и нечистой силой, но все-таки мне стало не по себе.

— Ваня! Боже мой! Опять!

В ворота вбежала растрепанная женщина в линялом байковом халате — наверное, соседка. Подбежав к Панину, она рухнула перед ним на колени прямо в пыль.

— Ванечка, бедный… — с огромным сочувствием сказала соседка. — Вот уж доля у него — врагу не пожелаешь!

А тело Панина уже содрогалось в эпилептическом припадке. Совместными усилиями мы разжали зубы эпилептика и просунули между ними щепку, чтобы он не прокусил себе язык.

— Часто это с ним?

— Да почти всегда, когда кто-то незнакомый во двор зайдет. Раньше чаще бывало: врачи приходили, работники собеса, мы, соседи, — просто навестить… ведь Ваня, как только сына похоронил, вроде бы умом тронулся… От него ведь и жена уехала — не могла мужу смерть Вадика простить… А он ни в чем и не виноват, если разобраться. Сперва тихий-тихий был, ходил тут по двору кругами, бормотал что-то… потом слышим: молоток стучит, пила работает. Гроб начал делать. Кому, для чего? Непонятно. Бригаду вызвали — увезли его. Два месяца в психушке продержали. А потом выпустили: мест нет, в платное отделение не берут — кто за него заплатит? Врачи сказали: он социально неопасный.

— Ничего себе — неопасный! Он же меня в гроб хотел уложить!

— Это мания у него, понимаете? Мания такая — всех уложить в гроб. Ну сдвинулось что-то в голове, как Вадика в гробу увидел… Теперь считает, что все люди должны так… Чтобы его сыну «на том свете скучно не было». Поэтому и перестали люди к нему ходить. Кому это понравится? Только я вот иногда и заглядываю. Да и то нечасто.

— А что же он ест? — спросила я, с удивлением разглядывая худое лицо.

— Иногда я что-то приношу. Да и пенсия у него по инвалидности. Потом, говорят, в доме какие-то запасы остались… Да вы не бойтесь. Пропасть не дадим. Я Ванечку не оставлю. Сосед он мне, двадцать пять лет стенка к стенке прожили.

— Ну что ж… Оставляю его на ваше попечение. Только знаете что? Помогите договориться, чтобы его приняли обратно в психиатрическую лечебницу.

Она покачала головой и снова наклонилась к Панину.

«Нет, этот несчастный больной человек тоже не может быть убийцей, — думала я, снова сидя за рулем „Фольксвагена“ и держа курс на Клуб железнодорожников „Меридиан“ — там сегодня должно состояться собрание членов секты „Новая жатва“. — Конечно, приписать убийства детей сумасшедшему — проще всего, да и кому-то это, наверное, было бы выгодно… А настоящий убийца хитер, он следов не оставляет и действует очень расчетливо». Но где его искать?

* * *

— Вы тоже, что ли, к этим, могильщикам? — спросила меня немолодая уборщица в клубе, когда я с той неловкостью, которую всегда испытываешь, когда приходится обходить женщину, моющую пол, попыталась прошмыгнуть мимо нее в уже наполненный народом зал.

— Каким таким могильщикам? — удивилась я.

— Да ходят тут по вторникам и пятницам, несут какую-то ересь, что кедры у них в Сибири зазвенели. Это, дескать, божий знак, что надо могилы рыть да заживо в них и ложиться… могильщики хреновы. Лучше не ходите туда, — заключила уборщица.