Учебный пластиковый нож Ивон взял в левую руку обычным фехтовальным хватом, то есть придерживая основание лезвия большим пальцем. Я заметил уже, что Немчинов не любит этот хват, предпочитая или верхний, или нижний, но более плотный, силовой. Он вообще, как мне показалось, преклоняется перед внешне сильным телом. Но, наблюдая за нами, Валентин не сделал замечания Ивону из-за хвата, тем более я свой нож держал точно так же и тоже в левой руке.

Правда, для меня не было разницы, в какой руке держать нож, поскольку я одинаково владею им и той, и другой рукой. Более того, скажем, в простой армейской «рукопашке» я был скрытым левшой. То есть бил сильнее и резче левой рукой, что иногда давало мне возможность вставать в стойку левши.

Но в ножевом бою у меня была совсем иная стойка: я предпочитал стоять почти фронтально, вроде бы предоставляя противнику большую площадь для поражения. Но это было обманчивое впечатление, поскольку я всегда использовал в схватке обе руки и обе ноги, что правилами допускалось. Одной держал нож, второй совершал отбивы атакующей руки противника и был в состоянии делать эти отбивы многократно — у нас в спецназе ГРУ это называется «совершать переборы». Не пытался за руку схватиться и дать противнику возможность совершить вращательное движение кистью, чтобы поразить мои сухожилия, а просто отбивал руку, меняя направление удара и выгибая свой корпус. Это школа майора Александра Кистеня, к которому я несколько раз ездил на тренировку. При этом моя вооруженная рука всегда имела возможность нанести быстрый режущий удар по вооруженной руке противника.

Ивон принял стойку, пружиня на ногах, как классический фехтовальщик. Но, на мой взгляд, он слишком сильно приседал. Я даже сделал ему замечание.

— Напрасно ты так глубоко садишься. Это рискованно. Могу уронить ударом.

— Это для тебя рискованно. Так у меня выпад будет длинным. Мне это удобно. Могу тебя без проблем достать. — Ивон был уверен в себе, но это было его мнение.

— Достать можешь, но только с трудом, — пообещал я и пробил лоу-кик подъемом ноги по беззащитной задней части бедра. Активной работой ног у Немчинова, похоже, вообще не занимались. По крайней мере, я не видел даже, чтобы шла простая отработка ударов ногами и защиты от этих ударов. Возможно, это было на других занятиях, где я не присутствовал. Но в спаррингах эти удары почему-то не применялись.

И потому, когда я ударил, Ивон, как мне показалось, не умеющий защищаться от лоу-кика, сразу присел глубже, чуть не на пол. А я знал, куда бью. И, пока он не опомнился, нанес еще два точно таких же удара, коротких и резких, с одной ноги — внешний, с другой — внутренний, но в то же самое место. И уже по движениям Ивона понял, что ногу я ему «пробил», она почти не держала его, и, при попытке сделать выпад, Ивон Ионеску просто упадет.

Он тоже свое состояние сразу оценил, и даже стойку изменил. Но не стал выпрямляться, а, наоборот, присел ниже и прижал руку с ножом к животу. При этом вторую руку, ту самую, сломанную, он слегка приподнял, желая использовать ее в качестве защиты. Однако совершить полноценную защиту ему должна была помешать сломанная ключица. И при каждом движении в ключице должна была возникать боль.

Сначала Ивон от этой боли сильно морщился, и даже маска не могла спрятать его гримасу, но скоро увлекся движением вокруг меня так, что, похоже, перестал чувствовать боль.

Он двигался по кругу, выбирая момент для атаки, но я был в более подвижной стойке и мешал ему смещаться, отрезая пути. Но стоило Ивону сделать вид, что он желает шагнуть вперед и атаковать меня, я ударил очередной лоу-кик в то же самое бедро. Это вообще заставило его опереться, по сути дела, только на одну ногу, а я тут же «выстрелил» правой рукой. Удар у меня получился длинным и пришелся прямо в маску, сетка которой легко прогибалась, не давая соприкоснуться кулаку и челюсти.

Однако низкая стойка и согнутые ноги сместили центр тяжести тела Ионеску. К тому же одна нога вообще не давала ему возможности маневрировать, и он просто сел сначала на зад, а потом перекатился на спину. А дальше он перекатился, что меня удивило, через правое плечо. Человек со сломанной ключицей так перекатиться просто бы не смог. Он обязательно взвыл бы от боли. А Ивон только жутко поморщился, но встал после кувырка на обе ноги.

Тут я выбрал момент и сделал выпад. Мой пластиковый нож ударил его острием в маску. Колющий удар в область лица — это стопроцентная победа. В реальности такой удар, нанесенный боевым ножом, и не в маску, а в лицо, однозначно выведет человека из строя.

Ивон попытался защититься, отбив мою атакующую руку, но это было уже после нанесения моего удара. Тем не менее он захватил рукав моей спортивной куртки. Я сделал вращательное движение кистью, вывернул рукав и нанес ему в дополнение несколько быстрых легких режущих ударов своим пластиковым оружием. Но все они приходились строго туда, где близко от поверхности, не прикрытые мышцами, находятся сухожилия. Ивон мою руку выпустил и попытался сам ударить ножом от живота, но я не зря держал фронтальную стойку. Это значило, что моя правая рука могла совершать для защиты короткие быстрые блокирующие движения. Что она и сделала, завершив блокировку резким ударом локтя в маску.

После чего я отступил на шаг и нанес еще один лоу-кик, теперь уже мощный, в который вложил весь вес своего тела. Ивон упал на пол. На спину упал, на правый бок, потому что левая нога у него после удара приподнялась и маховым движением развернула Ивона. Но я отчетливо видел, что он в этот раз даже не поморщился от боли в ключице. То ли боли не было, то ли она была не такой острой, какой должна была быть, то ли он просто забыл это сделать в пылу короткой схватки. Это заставило меня задуматься…

У меня сразу возникла мысль, что ключица у Ивона не сломана. Возможно, сломана рука, и она мешает ему проводить схватку, но при тех действиях, что он совершал, человек со сломанной ключицей должен был орать от боли или, по крайней мере, избегать повторения подобных кульбитов. А он своих движений не боялся. Когда человек опасается что-то делать, это бывает заметно не только по выражению лица, но и по движениям.

Ивон Ионеску, несомненно, имел определенные навыки ножевого боя. Но не был большим мастером владения своим телом, чтобы выполнять эти движения автоматически. Только я никак не мог понять, для чего ему было необходимо «ломать комедию» передо мной. Я для него был только проходным инструментом, материалом, который он намеревался использовать. Поведение его в спортивном зале было, по крайней мере, странным, и вызывало много вопросов…

Главный вопрос — перед кем он так старался, изображая пострадавшего? Причем пострадавшего серьезно…

— Не сильно ушибся? — спросил я, подавая Ивону руку и помогая встать.

— Таблеток обезболивающих наглотался, пока еще терплю. Острой боли нет… А тупую я переношу нормально.

— Что за таблетки? Поделись опытом…

— Понятия не имею. Подружка мне выделила. Сразу четыре штуки велела выпить. Я сам себе после этого удивился. Сюда ехал уже почти без боли.