О том, как хозяйничал вермахт в оставляемых им областях, можно узнать хотя бы по отданным войсковым штабам распоряжениям о выполнении приказа ОКВ. Здесь уместно процитировать отрывок из такого распоряжения, отданного командиром 27-й танковой дивизии 29 декабря 1941 г.:

«4. Тыловым отрядам и арьергардам производить (при самом строгом руководстве со стороны соответствующих начальников!):

а) разрушение (поджог) всех населенных пунктов. Использовать специальные команды для поджога деревень, лежащих в стороне от путей отступления;

б) уничтожение наличных средств транспорта и имеющегося скота;

в) уничтожение или приведение в негодность всех имеющихся продуктов».

Специальные команды разрушения в полосе действия 39-го армейского корпуса под командованием генерала Арнима заботились о том, чтобы уничтожить каждый дом, каждое пригодное для жилья строение. В приказах предписывалось не обращать внимания на население. Советский гражданин, отказавшийся оставить свой дом и двор, расстреливался. Американский журналист Генри С. Кэссиди, посетивший оставленные 3-й танковой группой районы северо-западнее Москвы почти сразу после их освобождения советскими войсками, сообщает: «Ночной Клин был городом ужаса. Когда мы прибыли туда 9 декабря, город был окутан полнейшей темнотой, чернели сожженные домашние очаги, в оставшихся домах полностью отсутствовал свет… Шоссе на западе представляло собой еще более ужасную картину. В первой же деревне у шоссе еще дымились обуглившиеся руины. Там у немцев еще было время перед отступлением произвести поджоги. Следующая деревня Петровское не была разрушена… Там немцев застали врасплох».

В своем яростном стремлении к разрушениям фашисты не останавливались даже перед уничтожением всемирно известных памятников культуры. В Клину был полностью разграблен музей великого русского композитора П.И. Чайковского, в городе Истре был взорван построенный в 1654 г. и реставрированный Казаковым и Растрелли Ново-Иерусалимский монастырь… Рейхенау так сформулировал задачи войск в своем приказе «О поведении войск на Востоке»: ни исторические памятники, ни произведения искусства не должны приниматься во внимание… И действительно, варварская сущность германского милитаризма, основывавшаяся на антикоммунизме, особенно ярко проявилась в его первом большом поражении во Второй мировой войне. Битые фашистские генералы, отступая, превращали целые области в пустыню. В связи с неописуемым ужасом, который внушали мирному населению оккупационные военные органы, возникает вопрос, не было ли среди военачальников, ответственных за действия вермахта, каких-нибудь признаков протеста. На этот вопрос, так досконально исследуемый буржуазной историографией как повод для реабилитации вермахта, можно лишь в исключительных случаях ответить положительно, и только лишь говоря о начальном периоде Второй мировой войны.

Однако подобные протесты не получили какого-либо ощутимого резонанса в высших кругах военного командования, так как противоречили поддерживаемым верхушкой генералитета целям войны фашистского германского империализма против польского и других европейских народов.

Что же касается преступлений фашистов против первого в мире социалистического государства, то поиски признаков настоящего противодействия им со стороны представителей военного командования как в период планирования, так и во время их непосредственного осуществления напрасны. Гудериан, Манштейн и другие, готовые, по их же собственным высказываниям, выступить против Гитлера, когда речь шла о принятии спорных военных решений, и рассматривавшие это впоследствии как проявление военной ответственности и личного мужества, по-видимому, не только не усматривали в имевших место уже в первые месяцы агрессивной войны массовых преступлениях против советских людей никакого повода для протестов, но и, более того, активно выступали в их поддержку.

Этот факт признается лишь отдельными представителями буржуазной историографии, например К. Мюллером, Ю. Фестом и другими, и то с оговорками. К тому же они пытаются снять вину с генералитета и германского милитаризма в целом, объясняя причины такого поведения главным образом следствием проникновения нацистского режима и фашистской идеологии в вермахт, а не усматривая их в реакционной системе самого германского империализма и милитаризма, вызвавшей к жизни фашистское государство и сделавшей возможными его преступные агрессивные действия.

Буржуазно-империалистические интерпретаторы истории, говоря о военных преступлениях оккупантов против СССР, исходят преимущественно из «идеологизации ведения войны». За этой формулировкой скрывается стремление приспособить антикоммунизм к варварской военной идеологии германского милитаризма в целях устранения всех сомнений о характере этих преступлений, совершавшихся верхушкой генералитета.

Немногие объективные протесты со стороны представителей офицерского корпуса против преступлений вермахта исходили не от генералитета, а от офицеров, занимавших низшие должности. Примером этого служит донесение, представленное в начале января 1942 г. командиром 52-го пехотного полка майором Реслером командующему IX военным округом генералу Шнивиндту, в котором он выражает свое потрясение и возмущение ужасной кровавой резней, свидетелем которой он стал в конце июля 1941 г. в Житомире.

Этот и другие примеры протеста со стороны офицерского корпуса вермахта оказались, однако, неэффективными, поскольку они не привели к активному противодействию. Они остались безуспешными еще и потому, что эти офицеры не имели связи с силами антифашистского движения Сопротивления, возглавляемыми КПГ, самоотверженная борьба которых за окончание войны путем устранения фашистского режима и создания истинно демократической и миролюбивой Германии до сегодняшнего дня умалчивается или клеветнически искажается буржуазными идеологами.

Немецкие антифашисты во главе с коммунистами после нападения на Советский Союз усилили борьбу против государственно- монополистической фашистской системы в Германии. С первого же дня КПГ разоблачала реакционный классовый характер этого нападения. Ведя с самого начала бескомпромиссную борьбу против фашизма и войны, она в своем обращении к немецкому народу и немецкой армии от 6 октября 1941 г. провозгласила программу национальных антифашистских действий.

Исходя из разработанных в решениях Брюссельской и Бернской партийных конференций КПГ стратегии и тактики, партийное руководство дало в этой программе точную оценку создавшейся после 22 июня 1941 г. обстановки и сформулировало дальнейшие задачи антифашистской борьбы. На первом месте стояло требование к немецкому народу взять судьбу Германии в свои собственные руки для быстрейшего окончания войны и достижения почетного мира путем свержения фашистского режима. Программа вместе с тем давала ясную характеристику новой Германии, которая должна быть создана как свободное демократическое и миролюбивое государство без варварского господства монополистического капитала и юнкерства, в котором место человека в обществе определялось бы не богатством и происхождением, а его способностями и трудом.

Эта новая Германия, как далее подчеркивалось в программе, должна была проводить политику мира и дружбы со всеми народами, являясь равноправным государством наряду со всеми другими[118].