— Гуннальд, — повторил я.

— Гуннальд Гуннальдсон. — Она смотрела на северный берег, где к реке спускалась деревушка. Ребенок махал с полусгнившей пристани. Весла погружались, загребая воду, потом медленно поднимались, а вода стекала с длинных лопастей. — Они привезли меня в Лунден, где торговали невольниками, — снова заговорила Бенедетта. — Их было двое, отец и сын, и оба насиловали меня. Сын оказался хуже. Они не хотели продавать меня, а пользовались сами, так что я попыталась наложить на себя руки. Лучше было умереть, чем ублажать этих боровов.

Последние слова девушка произнесла едва слышно, чтобы ее не могли услышать гребцы на ближайшей к нам банке.

— Наложить на себя руки? — так же тихо переспросил я.

Бенедетта повернулась и посмотрела на меня, потом, не говоря ни слова, откинула капюшон и размотала серый шарф, который всегда носила на шее. Тогда я заметил шрам, глубокий шрам на правой стороне изящной шеи. Она дала мне поглядеть, потом снова надела шарф.

— Порез оказался недостаточно глубоким, — уныло пробормотала женщина. — Но его хватило, чтобы они продали меня.

— Эдуарду.

— Его дворецкому. И трудиться бы мне на его кухне и в его постели, да королева Эдгифу меня спасла. С тех пор я ей служу.

— Как преданный слуга.

— Как преданная рабыня. — Горечь не покидала ее голоса. — Я до сих пор не свободна. А ты держишь рабов? — спросила она воинственно, накидывая капюшон на черные как смоль волосы.

— Нет, — ответил я не вполне искренне.

Беббанбург был окружен усадьбами моих дружинников, и я знал, что у многих из них есть рабы. Мой отец держал в крепости десятка два невольниц, чтобы они готовили, убирали и согревали его постель. Некоторые из них так там и жили, теперь уже старые и на положении служанок. Новых рабов я не заводил по причине того, что испытал эту долю на собственной шкуре: мне пришлось изрядно помахать веслом в неласковых морях, и с тех пор у меня развилось отвращение к рабству. Помимо этого, я не видел необходимости иметь рабов. Мне хватало мужчин и женщин, охранявших, обогревавших и кормивших крепость, и у меня было серебро, чтобы заплатить им.

— Я убивал работорговцев, — признался я, сознавая, что сказал это исключительно с целью угодить Бенедетте.

— Если мы будем в Лундене, можешь убить одного ради меня? — поинтересовалась девушка.

— Гуннальда? Он все еще там?

— Был, два года назад, — мрачно отозвалась она. — Я его видела. Он тоже меня узнал и улыбнулся. Недобрая то была улыбка.

— Ты встретила его? В Лундене?

Она кивнула:

— Король Эдуард любил туда наезжать. И королева тоже. Покупала там разные вещи.

— Король мог бы устроить для тебя смерть Гуннальда, — заметил я.

Бенедетта фыркнула:

— Он брал у Гуннальда деньги. Зачем ему убивать его? Я была никем для Эдуарда, упокой, Господи, его душу. — Она перекрестилась. — А что мы будем делать в Лундене?

— Встретимся с Этельстаном, если он там.

— А если нет?

— Отправимся его искать.

— И что он сделает с нами? С моей госпожой? С ее детьми?

— Ничего плохого, — спокойно ответил я. — Я скажу ему, что вы под моей защитой.

— Это его остановит? — В ее тоне прорезалось сомнение.

— Короля Этельстана я знал еще ребенком. Это человек чести. Пока мы будем сражаться на войне, он отправит вас под охраной в мой родной Беббанбург.

— В Беббанбург? — Название прозвучало из ее уст со странным акцентом. — И что нас там ждет?

— Безопасность. Там вы окажетесь под моим покровительством.

— Авирган говорит, что мы поступаем неправильно, принимая покровительство язычника, — без обиняков заявила девушка.

— Авиргану ни к чему ехать вместе с королевой, — напомнил я.

На миг мне показалось, что она улыбнется, но итальянка справилась с собой и только кивнула.

— Он поедет, — фыркнула она с неодобрением в голосе, а потом вперила в меня свои серо-зеленые глаза. — А ты и вправду язычник?

— Да.

— Это нехорошо, — заявила она серьезно.

— Скажи-ка, а Гуннальд Гуннальдсон язычник? — спросил я.

Бенедетта надолго задумалась, потом мотнула головой:

— Нет, на нем был крест.

— И что, стал он от этого лучше?

Она на мгновение заколебалась.

— Нет, — наконец призналась она.

— Тогда, если он все еще в Лундене, я, может быть, убью его.

— Нет! — отрезала девушка.

— Нет?

— Позволь мне убить его, — попросила она, и впервые с момента нашей встречи лицо Бенедетты просияло счастьем.

Мы продолжали плыть вверх по реке.

В Лунден мы пришли в сумерках, и сумерки эти казались гуще из-за окутывавшего город дыма. Сюда же тащились еще десятка два кораблей, по большей части с припасами и фуражом, необходимыми для пропитания целой оравы обитающих в городе людей и коней. Одно из судов нагрузили сеном так, что оно, огибая при помощи прилива повороты реки, напоминало плавучий стог. Мы миновали небольшие поселения к востоку от Лундена. Здесь стояли верфи со штабелями бревен, коптящие смолокурни, а дубильщики распространяли смрад всех оттенков, пока обрабатывали шкуры мочой. И поверх всего этого висел свойственный Лундену аромат древесного дыма и выгребных ям.

— Это не река, а сточная канава какая-то, — пожаловался Финан.

— Привыкнешь, — успокоил его я.

— К такому разве можно привыкнуть? — возмутился ирландец, глядя на воду за бортом «Сперхафока». — Да в ней дерьмо плавает!

Болотистые берега остались позади, сменившись двумя невысокими холмами Лундена. Сгущались сумерки, но света хватило, чтобы различить трех копейщиков, стоящих на высоком каменном парапете римского бастиона, охраняющего восточную оконечность города. Ни на одном не было бордового плаща, да и стяга с прыгающим оленем мы не заметили. Эти трое также не выказали никакого интереса, когда мы проплывали мимо них. Пристани, забитые кораблями, начинались сразу за маленьким фортом. Ниже по течению от большого моста виднелась так хорошо знакомая мне каменная стена. Ее построили римляне, и защищала она платформу, на которой стоял роскошный дом. В нем я когда-то жил с Гизелой.

У каменной стены причаленных кораблей не было, поэтому я толкнул рулевое весло, и усталые гребцы сделали несколько последних взмахов.

— Втянуть весла! — скомандовал я, и «Сперхафок» заскользил к массивной каменной кладке.

Гербрухт завел носовой швартов в прочное железное кольцо, вделанное в стену, и стал ждать, пока «Сперхафок» преодолеет последние несколько ярдов. Корма корабля коснулась камня, и Берг ухватился за другое кольцо. Я бросил ему кормовой конец, и наше судно прижалось бортом к причалу. В былые времена, подводя сюда корабль, я готовил набитые соломой парусиновые мешки, чтобы защитить корпус, но эта работа могла подождать до утра.