вспыхнуло, взрывная волна сотрясла мост, и весь восточный бастион заалел и сложился внутрь, вздымая к небесам столб пламени.

– Кто-то из вас уже видел сигналы? – снова спросил он.

– Мы ждем, – последовал ответ.

– Да, ждут, – пробормотал человек у него за спиной. – Ждут больные, голодные, замерзающие, ждут до последнего. Это вылазка? Они рады. Голод? Они голодают. У них нет времени подумать о сдаче города. Они герои… эти парижане? Ответьте мне, Трент!

Хирург Американского госпиталя отвернулся и стал разглядывать парапеты.

– Есть новости, доктор? – механически спросил Трент.

– Новости? – повторил тот. – Я не слышал ничего нового… У меня ни одной свободной минуты. Зачем здесь все эти люди?

– Говорят, луарская армия шлет сигналы с Мон Валерьен.

– Бедняги. – Доктор окинул толпу взглядом и продолжил: – Я так встревожен и не знаю, что предпринять. Из-за прошлой вылазки пятьдесят наших медпунктов были забиты ранеными из жалкого городского ополчения. Завтра будет еще одна, и я хочу, чтобы вы, парни, тоже явились в госпиталь. Могут понадобиться добровольцы… Как поживает мадам? – внезапно добавил он.

– Хорошо, – ответил Трент. – Вот только нервничает с каждым днем все сильнее. Сейчас я должен быть с ней.

– Берегите ее, – сказал доктор.

Он скользнул глазами по лицам вокруг.

– Я не могу задерживаться… доброй ночи! – И унесся прочь, бормоча: – Бедняги!

Трент склонился на парапет, глядя на бурную черную воду, исчезающую под арками. Темные глыбы, влекомые течением, с тяжким плачущим звуком ударялись об опоры моста, с секунду кружили на месте и уплывали во мрак. Лед с Марны.

Он всматривался в волны, пока чья-то рука не опустилась ему на плечо.

– Добрый вечер, Саутварк! – вскричал он, обернувшись. – Удивлен, что вижу вас здесь!

– Трент, я должен вам кое-что сказать. Не оставайтесь здесь, не верьте слухам о луарской армии.

Атташе американского посольства взял Джека под руку, увлекая его к Лувру.

– Снова ложь! – горько заметил Трент.

– Хуже… нам известно… но я не могу об этом говорить. Впрочем, дело не в этом. Кое-что случилось сегодня вечером. На «Эльзасской пивоварне» был задержан американец по фамилии Хартман. Вы его знаете?

– Знаю немца, который считает себя американцем. Его зовут Хартман.

– Что ж, его арестовали пару часов назад и хотят расстрелять.

– Что?!

– Конечно, мы не можем допустить казни без суда, но улики чертовски убедительны.

– Он – шпион?

– Бумаги, найденные в его комнатах, не вызывают сомнений, кроме того, он надул Общественный комитет продовольствия. Получал паек на пятьдесят человек, не знаю уж, как это ему удалось. Говорит, что является американским художником, и мы в посольстве обязаны следить за его делом. Это отвратительно.

– Обманывать людей в такие времена хуже, чем ограбить слепого! – разъяренно выкрикнул Трент. – Пусть его пристрелят!

– Он – американский гражданин.

– Да, о да, – раздался горький ответ, – наше гражданство – ценная привилегия, когда каждый пучеглазый немец…

Его душил гнев.

Саутварк с чувством пожал ему руку:

– Ничего не поделаешь, надо заботиться и о падали. Боюсь, вас вызовут, чтобы подтвердить, что он – американский художник, – сказал атташе с тенью улыбки на иссеченном морщинами лице и направился к Кур-ля-Рен[51].

С минуту Трент беззвучно ругался, а затем вытащил часы. Семь вечера. «Сильвия будет волноваться», – подумал он и поспешил обратно к реке. Люди на мосту все еще жались друг к другу, дрожа от холода. Скорбное, жалкое сборище, они всматривались в ночь, пытаясь разглядеть сигналы луарской армии, их сердца замирали в ожидании выстрелов, глаза загорались с каждой новой вспышкой над бастионом, а надежда росла вместе с взлетающими в небо ракетами.

Черное облако повисло над укреплениями. Там, сколько хватало глаз, рваными лентами вился дым, опускаясь на шпили и купола, струился по улицам, словно огромные лохмотья, стекал с крыш, окутывая набережные, мосты и реку зеленоватой мглой. В дыму огни канонады вспыхивали подобно молниям, и время от времени в прорехе наверху открывалась черная бездна, полная звезд.

Трент вновь свернул на рю де Сен, грустную, пустынную улицу – все ее ставни были закрыты, а фонари темны. Он немного нервничал и пару раз подумал, что стоило захватить револьвер, но сновавшие вокруг тени ослабели от голода и не могли представлять серьезной угрозы. С этими мыслями Джек без приключений добрался до дома.

У самого порога ему на шею набросили удавку. Трент катался по ледяной мостовой вместе с нападавшим, силясь сорвать петлю со своей шеи, а затем рывком вскочил на ноги.

– Вставай! – крикнул он своему противнику.

Медленно, с большой осторожностью из сточной канавы поднялся маленький беспризорник. Он с отвращением глядел на художника.

– Неплохой трюк, – бросил Трент, – для такого щенка. Закончишь у стенки. Отдай веревку!

Мальчишка молча протянул ему петлю.

Трент зажег спичку и посмотрел на нападавшего. Перед ним стоял вчерашний убийца крыс.

– Гм! Так я и думал, – пробормотал Трент.

– Tiens, c’est toi?[52] – живо отозвался беспризорник.

От такой неслыханной дерзости у Трента перехватило дыхание.

– Известно ли тебе, юный висельник, – прошипел он, – что воров твоего возраста расстреливают?

Ребенок бесстрастно посмотрел на него:

– Ну так стреляй.

Это было уже слишком, и Трент, повернувшись на каблуках, вошел в дом.

Ощупью поднявшись по темной лестнице, он наконец оказался на своей площадке и потянулся к двери. Из мастерской долетали голоса, хохот Уэста и приглушенные смешки Фэллоуби. Нащупав ручку, он отворил дверь и на секунду застыл, ослепленный. – Привет, Джек! – вскричал Уэст. – Ты чертовски мил, приглашаешь людей на ужин и заставляешь их ждать. Фэллоуби уже рыдает от голода…

– Замолчи, – заметил последний. – Возможно, он выходил, чтобы купить индейку.

– Выходил, чтобы надеть кому-то пеньковый галстук, взгляни на его веревку! – засмеялся Герналек. – Теперь мы знаем, откуда у тебя деньги, – добавил Уэст. – Vive le coup du Père Francois![53]

Трент пожал всем руки и рассмеялся, глядя на побледневшую Сильвию:

– Я не хотел опаздывать. Остановился на мосту всего на секунду, чтобы посмотреть на бомбардировку. Ты волновалась, Сильвия?

Она улыбнулась и прошептала: «О нет!», однако судорожно сжала его руку.

– К столу! – вскричал Фэллоуби и радостно взвизгнул.

– Полегче, – заметил Торн, сохранивший остатки манер. – Ты здесь не хозяин, знаешь ли.

Мари Герналек, болтавшая с Колетт, вскочила и взяла Торна за руку, а месье Герналек взял под локоток Одиль.

Трент, поклонившись с необычайной важностью, предложил руку Колетт, а Уэст – Сильвии. Фэллоуби застыл в тревожном ожидании.

– Мы трижды промаршируем вокруг стола, распевая «Марсельезу», – объяснила Сильвия. – А месье Фэллоуби будет отбивать ритм и считать.

Фэллоуби предложил, что спеть можно и после ужина, но его возражение потонуло в звоне голосов: