Мой водительский стаж составляет не один год,но особой уверенности за рулем я не ощущаю, поэтому предпочитаю передвигатьсяво втором ряду справа с соблюдением всех правил. А поскольку впервые я села заруль в Париже, то ремень безопасности застегиваю автоматически. Вот толькоперестать пользоваться мобильным у меня не получается, и, если честно,телефонные звонки действительно отвлекают и могут спровоцировать аварию. Вот исейчас, хватая зазвонившую трубку, я невольно резко крутанула рулем, услышаланегодующий гудок сбоку и сумела вернуться на свою полосу, избежав столкновения.

– Дашута! Ты где? – заорал мне в ухо КириллЛаскин.

– На дороге, – ответила я, – пробираюсь навосток Москвы. Уже полдень, но, похоже, никто не работает, все куда-то едут.

– Улицу Топольскую знаешь? – в ажиотажепродолжал приятель.

– Нет, но могу найти по атласу! А что?

– Катись туда, да побыстрее, – приказалЛаскин.

Я попыталась отвертеться от странного задания:

– Извини, у меня нет времени, я очень занята.

– Мышь принадлежит Дине Васильевой, она чуть сума не сошла! – заголосил Кирилл.

– Грызун не может сойти с ума, – возразила я.– Мыши не решают логические задачи, и им никогда не овладеть математикой.

Приятель весело засмеялся.

– Не занудничай! Езжай к Дине Васильевой, онабиолог, ей отправили особь с каким-то уникальным дефектом. Бабка перепуталапосылки, хотя Анну Сергеевну винить трудно. На одной упаковке нацарапали «Д.Васильевой» и на второй то же самое. Андестенд?[10]

– Так, так… значит, утка попала к биологу, амне досталась ее больная мышь, – обреченно констатировала я. – Скажи, у грызунаслучайно не чума с туберкулезом и холерой в придачу?

В ухе раздался лихой свист, затем снова возникголос Ласкина:

– Я эсэмэснул тебе координаты, действуйоперативно. Потом спасибо за уточку скажешь, тебе такая еще не попадалась!

– Угу, – пробормотала я.

Кирилл прав, до сих пор мне не приходилосьгонять по городу в поисках невинно убиенной птички. А если учесть, что я нелюблю утиное мясо, то беготня за тушкой и вовсе представляется мнебессмысленной. Если я в конце концов и найду многострадальную посылку, то еепротухшее содержимое прямиком отправится в помойку. Получается, я трачу зрявремя и бензин. Сейчас бы по-хорошему надо набрать номер незнакомой мне ДиныВасильевой и попросить ее: «Пожалуйста, избавьтесь от испорченного продукта.Вышвырните «подарочек» сами».

Вот только биологу нужна ее мышь. Ну почему явечно попадаю в идиотские ситуации? То Ласкин решает отблагодаритьприятельницу, то с меня не слезают брюки, то путаются посылки!

– А насчет того, что мышь никогда не овладеетматематикой и на основании этого не имеет ума, ты вспомни, как выиграла одинраз в казино, – заявил, прервав мои горестные мысли, Кирилл и заржал. –Скажи-ка, сколько будет шестью семь? – Продолжая ехидно смеяться, отключился.

Однако у Ласкина цепкая память. Когда я училасьна четвертом курсе, Кирилл и Дима Рулькин, два моих приятеля, курсанты военнойакадемии, затащили меня в подпольное казино и предложили сделать ставку.

– Еще проиграю, – засомневалась я, – у меня ссобой всего три рубля.

– Вполне достаточно, – подталкивал меня крулетке Ласкин.

– Не дрейфь, – настаивал Рулькин, – новичкамвезет. Сорвешь хороший куш.

И тут во мне появился азарт.

– А как делать ставки?

Димка принялся объяснять неофитке правила.После довольно бестолковых инструкций косноязычного Рулькина я усвоила, чтонаибольший выигрыш загребает тот, кто бросает фишки на одно конкретное число.Если, конечно, оно выигрывает. Я люблю две цифры – семерку и шестерку, носледовало остановиться на одной. Сомнения раздирали меня на части, и в конце концовв голову пришла гениальная идея: надо умножить семь на шесть, результат и будетвыигрышной комбинацией. Мгновенно произведя в уме действия, я поставила столбиккругляшей на «48», и… о чудо!

Когда хитро улыбающийся кассир выдал мненемалую сумму, Ласкин с Рулькиным потребовали обмыть выигрыш. Я купилалюбительской колбасы, плавленых сырков, бутылку болгарского вина «Гамза», и мыустроили пикничок в тихом уголке Тимирязевского парка.

– Надо же так угадать! – восхитился Димка,делая глоток из горлышка (одноразовых стаканчиков тогда не было, а вороватьграненый из автомата, торгующего газированной водой, мы не решились).

– У тебя в роду цыганок не было? –поинтересовался Ласкин, отнимая у приятеля оплетенную бело-синим пластиковымшнуром бутыль.

– Никакой интуиции, чистая математика. Простоперемножила любимые цифры семь и шесть, – пояснила я свой метод.

Рулькин замер с куском плавленого сырка вруке. Потом удивленно переспросил:

– Семь и шесть?

– Получится сорок два, – бойко сообщил Ласкин.

Я погрозила ему пальцем.

– Я что, похожа на дуру? Сорок восемь.

– Сорок два! – хором заявили будущие маршалы.

С пеной у рта мы спорили довольно долго. Потомя не выдержала, потащила упорных приятелей в канцелярский магазин, взялатетрадь в клеточку, перевернула ее, ткнула пальцем в напечатанную на оборотнойстороне таблицу умножения и приказала:

– Проверяйте!

– Сорок два, – радостно заорали курсанты, укоторых, кстати, среди изучаемых в академии предметов была высшая математика.

Я им не поверила и сама изучила столбцы цифр.И поразилась.

– Действительно! Всегда считала, что получитсясорок восемь.

– Везучий ты, Васильева, человек, – с завистьюзаметил Кирилл. – Даже тупость тебе на пользу идет. Я бы поставил на правильнуюсумму и остался с носом….

Сзади начали сигналить, прервав моивоспоминания. Я посмотрела в зеркальце, перестроилась в крайний правый ряд,аккуратно припарковалась и набрала номер Дины.

Телефон оказался рабочим.

– Васильева на обеде, – ответил противныйгнусавый голос.

– Не подскажете номер ее мобильного? –попросила я.