– А он захотел…

– Я ничего не мог поделать с тем, что… он так сильно тебя любит…

Я фыркнула. Это была не любовь, а обычная страсть. Азазель не стал ничего говорить про выражение моего лица, на котором отражалось, мягко говоря, сомнение. Он так же, как и я, понимал, чем руководствовался Белет – желанием обладать мной, не более того.

– Что со вторым ответом? – спросила я.

– Мне нравится сеять хаос.

– И все? – Мне в это слабо верилось.

– Да. Послушай, Виктория. Я не люблю гармонию и порядок. Если бы любил, то никогда бы не стал участвовать в восстании этого неудачника Люцифера. Точно так же, как не люблю порядок, я не люблю людей. Жизнь твоего Петруши ничего для меня не значит. Одним грешником больше, одним меньше. Какая разница? Только прах и пыль.

– Да у тебя души нет. – Я была в полном шоке.

– В самое яблочко, солнышко. – Его улыбка стала хищной. – У меня нет души. Как у любого ангела или дьявола. Все мы были так созданы. Такими прекрасными и идеальными. И какое задание было нам поручено? Нам, сыновьям огня, дыханию Бога? Забота о людях. О жалкой пыли. Что для меня пыль, когда я – само пламя?

Я вздохнула. Не знала, что на это можно ответить, как отреагировать. Не думала, что в нем столько ненависти к людям.

– Пыль, – придирчиво сказала я, – я тоже пыль. Меня ты тоже ненавидишь?

Он замолк на какое-то время, только заинтригованно смотрел на меня. Должно быть, он не ожидал такого ответа.

– Ты не пыль…

– Потому что благодаря тебе я теперь дьяволица?

– Ты никогда не была пылью.

– Да… Ты очарователен, когда осыпаешь меня комплиментами, – пробормотала я, на что он снова рассмеялся. – Но я все еще на тебя зла. Петруша очень много для меня значит. Не смей никогда причинять ему боль, даже пытаться!

– Почему?

Теперь он застал меня врасплох.

– Потому что я тебя об этом прошу.

Повисла тишина. Я знала, что он меня не послушает. Азазель считался только с самим собой. Я стала скользить взглядом по стильной мебели. Не могла вспомнить, из какой она эпохи.

– Это барокко? – поинтересовалась я.

– Раннее рококо. – Он нежно погладил спинку стула. – Тогда у мебели была душа.

Я вспомнила ворота, которые всегда выколдовывал Азазель. Они тоже напоминали эту эпоху своими богатыми украшениями и множеством деталей. Дверь Белета? Сделанная из бесчисленных кусочков стекла, словно турецкая лампа. Моя же? Обычная вишневая дверь из цельного куска древесины. Значит ли это, что в моей квартире должна быть обычная сосновая мебель? Ужас… что за отсутствие вкуса и стиля…

Вдруг кто-то тихо постучался в дверь. Азазель гневно выдохнул.

– Чего?! – рявкнул он.

В комнату заглянул напуганный слуга в ливрее.

– Господин… У Педро больше нет апельсинов. Кончились.

Дьявол закатил глаза. Это все раздражало его. Он щелкнул пальцами в воздухе.

– Теперь у него есть еще одна тонна, и он может продолжать, – сообщил Азазель, а напуганный лакей убежал, оставляя нас наедине.

– Апельсины? – спросила я.

– Второй мой подчиненный, Педро, чистит для меня апельсины в подвале. Уже неделю, – ответил он.

– Зачем тебе столько? – удивилась я.

– Незачем. Но у Педро на них аллергия.

– Так ты его мучаешь?!

– А почему нет?

– Потому что так нельзя!

– Кто тебе это сказал? – с любопытством спросил он, наклоняясь ко мне.

Я фыркнула:

– Давай поразмышляем, это же такой трудный вопрос. Может, Господь говорил что-то о любви к ближним?

– Но ты же понимаешь, что это относится к людям, а не к ангелам и дьяволам?

Я умолкла. Он был прав, ведь все эти правила были созданы для смертных. Я глянула на Азазеля, в котором не было ни капли человечности. Вспомнила и Адский Устав, который гласит, что ни один гражданин Ада не может эксплуатировать другого. Издан он был тоже исключительно для людей. Это было даже написано на обложке.

– Как видишь, я прикрыт со всех сторон, – сказал он с усмешкой. – Я не делаю ничего плохого.

– Но это плохо. Ты злой!

Он весело мне улыбнулся, совсем как мальчишка. На его щеках появились небольшие ямочки.

– Ты даже не представляешь, как ты мне льстишь! – довольно сообщил он.

– Это не лесть. Зло – это не что-то хорошее, оно ужасно! Мне от всего этого противно.

Он сдвинул брови. Ему не понравился мой ответ.

– Поразмысли, что такое зло, – попросил он. – Вспомни сцены, символизирующие ужасы настоящего зла. Что это? Дым и огонь, охватившие башни Всемирного торгового центра, заставившие весь мир застыть на месте? Может, это костры, сложенные из истощенных тел в нацистских лагерях смерти? Или тысячи скалящихся черепов на полях смерти Пол Пота? Закрой глаза и подумай, что такое зло, и ты увидишь его.

Я послушно сделала то, что он сказал, но меня не постигло никакое откровение.

– Вижу только тебя.

Он слегка поморщился и подозрительно посмотрел на меня:

– Солнце, да ты просто одержима мной…

Я громко рассмеялась, и он задорно улыбнулся. Он смеялся надо мной. Как обычно, переводил все в шутку.

– Зачем тебе слуги? – спросила я. – Ты же сам можешь создать эти очищенные апельсины.

– Я уже говорил тебе, что апельсины не имеют для меня никакого значения. Тебе не кажется, что иметь слуг – это классно? Люди держат слуг на протяжении веков, а мне почему нельзя? – Он еще больше развалился в кресле, как самодовольный кот.

– Разве в Аду не все свободны? Сомневаюсь, что кто-то по своей воле согласился бы служить тебе: ты их унижаешь, заставляешь носить эти идиотские шмотки и чистить то, на что у них аллергия.

– Идиотские? – Он погладил переливающийся сюртук. – А мне нравятся… Они стильные.

Ну, для костюмированной вечеринки они отлично годятся. Для всего остального они бесполезны, но мне не хотелось злить его своим мнением.

– Знаешь, Виктория… Все можно устроить, – ухмыльнулся он. – Кто будет копаться в реестрах, выискивая там две заблудшие душонки, когда каждый день умирают миллионы? К тому же это я их убил.

Гордость и самолюбование в его голосе заставили меня похолодеть. Я почувствовала, что в гостиной внезапно стало очень холодно. Я не понимала ни дьяволов, ни их мотивов. И не хотела понимать – они были такими бесчеловечными.

– К тому же это очень забавная история. – Он впервые сел нормально, поставив обе ноги на пол. – Думаю, я проявил большую изобретательность в присвоении себе этих двух кретинов. Я тебе расскажу.