На протяжении своего брака с Клео Фил продолжал поддерживать семейные связи – не только с Бабулей, но и со своей тетей Мэрион, которая вышла замуж за Джозефа Хаднера, талантливого скульптора, который обеспечивал семью, работая на Оклендской верфи. У Мэрион проявился талант актрисы и художницы. В 1944 году она родила двуяйцевых близнецов, Линн и Нила, и была заботливой и любящей матерью. В конце сороковых годов у Мэрион стали проявляться тревожные симптомы, после одного из таких случаев она была направлена в Государственную больницу в Напе, где ей поставили диагноз – кататоническая шизофрения. К 1952 году приступы у Мэрион стали более частыми и длительными.

Дороти порекомендовала некую неортодоксальную женщину-врача, которая, с согласия Джозефа и самой Мэрион, взяла ее к себе в дом. Вскоре после этого Дороти рассказала Филу и Клео, что у Мэрион бывают чудесные видения, которые компенсируют болезненные обстоятельства ее жизни. Как и в случае смерти Джейн, серьезность состояния Мэрион не была распознана. Она могла стоять по несколько часов подряд, и, когда ее спрашивали, она боялась, что не сможет дышать, – эту жалобу Дороти расценивала как симптом ее психического состояния. Линн Сесил вспоминает: «Когда она умирала, Дороти была вместе с ней. Мэрион сказала, что она не может дышать, и Дороти стала успокаивать ее, не понимая, что это действительно так, пока не стало слишком поздно. Сама Дороти рассказала мне об этом. Только тогда, когда она поняла, что случилось, вызвали доктора».

Мэрион умерла 11 ноября 1952 года. Фил был разозлен на Дороти из-за того, как она себя повела. Он всегда считал, что у его матери фанатичный культ здоровья (в число ее интересов входила теория оргонного генератора Райха[86] и дианетика[87]). Трагедия смерти Мэрион подлила масла в огонь. Отнюдь не ясно, был ли Фил прав в своих обвинениях; ее муж одобрял курс лечения, а пребывание в больнице не приносило ей облегчения. Дороти попыталась – в журнале посещений ее имя записано через неделю после смерти Мэрион – объяснить, что случилось. Ее акцент на «двух мирах» души соответствует увлеченности Фила idios и kainos kosmos. Мать и сын – возможно, помимо собственных желаний – были духовно близки:

Вскоре Дороти получила уникальную возможность достичь подобного осуществления. До смерти Мэрион отношения Дороти с Джозефом Хаднером были весьма прохладными. Но Хаднер, который был уверен, что обладает особыми психологическими способностями, получил послание от Мэрион после ее смерти, в котором она убеждала его, на удивление, взять в жены Дороти. Она отказывала ему безоговорочно несколько раз, но как-то внезапно, ей самой на удивление, все ее возражения исчезли. Они поженились апреле 1953 года и жили счастливо восемнадцать лет. И Дороти, наконец, стала матерью близнецов, посвятив себя Нилу и Линн, которых без родной матери некому было воспитывать.

Снова реакция Фила была болезненной и гневной. Фил считал Хаднера незваным гостем, который вторгся в их семью и оттеснил не только Эдгара, но и (благодаря близнецам) его самого. Согласно другу Фила, Искандеру Гаю, темнокожему писателю и художнику, который со своей женой арендовал маленький коттедж позади дома, где жили Джо и Дороти в Беркли, «Джо пытался найти повод, чтобы Фил согласился общаться с ним. Фил отказывался от этого напрочь». Фил иногда заходил к Дороти (не уделяя никакого внимания Хаднеру, если он был дома), и это представляло трудность как для матери, так и для сына: Фил уходил ворча, а Дороти часами оставалась бледной и изнуренной.

В отношениях Фила с отцом не было никакого утешения. Эдгар перебрался в Пало-Альто, куда приехали Фил и Клео, чтобы его навестить. Помимо ожесточенных споров – Эдгар был упрямым консерватором, а Фил и Клео, будучи из Беркли, либералами, – их разговор был скучен. Клео вспоминает: «Общаясь с Эдгаром, удивляешься, существовали ли у него какие-то эмоции. Общаясь с Дороти, понимаешь, что они у нее были, но оказались подавленными». По мере того как длился этот визит, «становилось ясно, что никаких точек соприкосновения не было». Эдгар больше никогда не приглашал их в гости.

Но Филу удавалось, вместе с Клео, создавать свой собственный мир. Они прогуливались по Сан-Пабло-авеню, заглядывали в кафе и магазины и пинали ногами шины подержанных автомобилей. Эти недолгие прогулки (он заходил также на Шаттак-авеню неподалеку от University Radio Холлиса) стали изобразительным фоном для ряда реалистических романов пятидесятых годов. Филу также нравилось сидеть там на ступеньках и наблюдать за тем, как играют дети на другой стороне улицы, до тех пор, пока он не стал опасаться, что об этом могут подумать соседи (такие же опасения возникли у Фила в начале семидесятых годов, когда он помогал соседской девочке разносить газеты; независимо от того, был ли он жертвой домогательств в юности или нет, это вызывало у него весьма значительное беспокойство и чувство вины).

Будучи публикующимся писателем-фантастом, Фил, конечно, стал знаменит. В 1953 году он язвительно заметил: «Наконец-то стал писателем. Ватаги маленьких мальчиков, поклонников научной фантастики, приветствуют меня на улицах. О, слава!». The Elves, Gnomes, Little Men's Science Fiction, Chowder and Marching Society – так называлась самая активная группа фэнов научной фантастики в Беркли. Фил не относился к их числу. Ему не хотелось быть обитателем жанрового гетто, хотя он писал продаваемые жанровые произведения. «Мои ранние поклонники были троллями и придурками. Они были ужасно невежественными и странными людьми». Но Фил время от времени писал и для их любительской прессы – фэнзинов. Его очерк Pessimism in Science Fiction появился в 1955 году в журнале Oblique; там Фил заявил со всем уважением к «мрачному настроению» фантастики, посвященной последствиям постъядерного холокоста: «В научной фантастике писатель ничуть не склонен к тому, чтобы играть роль Кассандры, – он чувствует свою полную ответственность за то, что, независимо от пригрезившихся ему сновидений, марсиане обязательно явятся и уничтожат все наши запасы оружия для нашего же всеобщего блага».