– Да на здоровье, Том. Разве я против? Пусть идет, дорога открыта. Чего ты от меня-то хочешь? Чтобы я бедную Владу за руку к Ивану привела?

– Дура ты, Оль… Ничего не услышала из того, что я тебе целый час толковала. Сидишь, кокетничаешь. Прекрасно ведь знаешь, что нет Владке никакой к Ване дороги, что Ваня тебя одну без ума любит. Потому и выпендриваешься.

– Я не выпендриваюсь. Я вообще не умею выпендриваться, и ты это прекрасно знаешь, Том. Я такая, какая есть. А относительно Влады… Да, у нее очень трудная жизнь, я знаю. И я помогала ей, как умела. И она была моей подругой, Том… То есть априори не имела права. Да тут и говорить не о чем! И вообще, я не понимаю твоей миротворческой миссии, Тома. Такие вещи никому не прощают, тут и обсуждать нечего было.

– Да нет у меня никакой такой миссии, Оленька. И вообще, я ведь шла сюда не о Владе говорить, а о тебе… Я, собственно, и сразу о Владе говорить не хотела, так получилось. Сама не знаю, чего завелась. Жалко мне ее. А тебе я чего хочу сказать… В общем, ты прости Ваню, Оль. Не виноват он ни в чем. Владка сама все затеяла, поддалась минуте отчаяния… А у Вани, в отличие от тебя, жалость и какое-никакое сострадание в душе присутствуют. А про Владку забудь, будто ее и не было. Да если б ты знала, как она все это переживает, как себя клянет…

– Не надо об этом, Том. Вот не надо. Прошу тебя. Иначе опять зря заведешься.

– Ох, девки, девки… Какие ж вы обе глупые… Одна натворила сама не понимает чего, другая из обид смертельных никак не выберется. А помнишь, как нам втроем дружить хорошо было, какие мы посиделки в кафе шикарные устраивали? А Ваня потом Владку и меня по домам развозил… Хороший он мужик, добрый, терпеливый, отзывчивый. Надо его простить, Оль. Ну, хоть раз в жизни прояви снисхождение. Не к чужому человеку, к родному… Хоть пойми, что это такое на вкус, когда прощаешь-то! А иначе и не узнаешь никогда!

– Все, Том, давай на этом поставим точку. Хватит с меня на сегодня душещипательных разговоров. И без того много, знаешь, всяческих обстоятельств… Пощипали уже меня порядком, хватит. Надоело слушать, как ты переливаешь из пустого в порожнее.

– Из пустого? Нет, Оленька, в том-то и дело, что не из пустого. Ладно, не хотела тебе этих слов говорить, но все-таки скажу… Ты думаешь, с тобой дружить – это что, сладкий сахарок такой, белый хлебушек? Или думаешь, Ивану с тобой легко жилось? Да ни черта! Он же бился об твое каменное железо в кровь, раны зализывал и снова бился! Потому что любит тебя по-настоящему!

– Это неправда, Тома!

– Что – неправда? Что любит?

– Нет. Что бился, как ты говоришь, о мое железо, неправда.

– Правда, Оль. Ваши чудесные семейные отношения всегда только на Ване держались. И не потому, что он подкаблучник, нет! Он по природе своей не подкаблучник… А ты, конечно, женщина сильная, кто спорит. Разве с железом поспоришь? Лоб расшибешь, с тем и останешься. Нет, вот интересно мне, как тебе живется-то в железной броне? Душенька еще жива, патиной не покрылась? Ладно, чего зря толковать… Только ты не обижайся на меня, Оль. Кто тебе еще такое скажет? Ведь никто…

– Я не обижаюсь, Том. Просто я очень устала. Так ты ужинать будешь, я не поняла?

– Хм, ужинать… Нет, не буду я ужинать, Оль. Я пойду. Все-таки не услышала ты меня. Вернее, не захотела услышать. Жаль. Очень жаль.

– Прости, Томочка…

– Ты сама себя для начала прости. В себе сначала разберись. Ладно, пока…

После ухода Томочки Ольга долго бродила по квартире, пытаясь унять внутреннюю истерику. Нет, что им всем от нее надо? Почему она должна всех понимать, прощать, жалеть? А ее кто пожалеет? А может, ей-то как раз хуже всех! Может, ей еще больнее биться о свое каменное железо! Да, Томочка, и душа давно патиной покрылась, ты права. Да она даже поплакать по-человечески не умеет, излить наружу эту холодную внутреннюю истерику. Да разве это и есть ее сила, о которой они толкуют? Это же не сила, это же черт знает что… Это наказание, это несчастье какое-то…

Ночью ей приснилась Афродита. Нет, определенного образа не было, так, просто белое облако. Но присутствовало во сне четкое осознание, и даже будто кто голосом произнес – вот, смотри, это и есть Афродита. И тот же голос потребовал – всмотрись в ее черты…

Она всматривалась. Мучительно всматривалась. И даже был секундный и горький позыв произнести в сторону белого облака слово, которое она не произносила ни разу в жизни, и выходило из горла какое-то сплошное хрипло невнятное безобразие, переходящее в утробное мычание – м-м-а-м… А белое облако обволакивало, гладило по голове, по плечам…

Проснулась в холодном поту, села на постели. Потом долго плескалась в душе, будто пыталась смыть с себя незнакомые прикосновения. А потом решила вдруг – все, хватит ерундой заниматься, иначе так можно с ума сойти. Не будет она больше никого искать, пусть Генка один… А ей и впрямь некогда – пора о насущных делах задуматься. О квартире, к примеру. Не вечно же на съемной жить!

Да, надо идти и просить у Маркуши ссуду. А может, и не надо просить. Еще чего, просить! Лучше уж в ипотеку залезть… Понятно, что трудно будет, но когда она боялась трудностей? Как говорится у сильных людей – чем хуже, тем лучше! И вперед! И с песней! И нечего всяким снам… Тем более, она никогда не верила снам, и никогда их не запоминала. Во сне человек должен отдыхать, это функция организма такая, и все дела. Отдыхать, чтобы днем жить, работать, любить… А если любить некого, значит, просто работать. И все равно – жить…

* * *

Генка позвонил через два дня, тарахтел в ухо возбужденно:

– Оль, я с дядей Митей сейчас говорил, новости есть! Ты где сейчас?

– На работе.

– Тогда я к тебе скоро подскочу. Ты выходи минут через десять, в машине поговорим.

– Ген, а может, зайдешь?

– Не. Я одет непрезентабельно. У вас там, поди, все при галстуках, тебе за меня стыдно будет.

– Ген, не говори ерунды! Какие галстуки. Никто тебя здесь не укусит.

– Нет, не пойду. Сказал же! Выходи через десять минут.

– Хорошо…

Нажав на кнопку отбоя, Ольга задумчиво глянула в окно. Значит, новости есть… Значит, поиски продолжатся. Но она ж вроде решила больше в них не участвовать… А как Генке скажешь? Вон какой взбудораженный… И голос звенит нетерпением. Ладно, по ходу дела решится. Пора на выход…

Генкина машина уже стояла у бровки тротуара, даже дверь услужливо была открыта. Плюхнулась на сиденье, глянула на Генку с улыбкой:

– Привет, братец… Ну, давай, выкладывай свои новости, если не терпится.

– Еще как не терпится, Оль. Он нашел мамины следы, представляешь? – торопливо начал Генка с места в карьер. – Ну, то есть не сам нашел, ему знакомые помогли… Более того, ему даже дело Васнецовой Анны показали! Говорит, сам все справки своими глазами видел.

– А может, это другая Васнецова Анна? Имя и фамилия вроде распространенные.