Не останавливайся, неподвижность может убить. Ты скачешь на одной ноге, как безумный. Вы энергично похлопываете друг друга по спине в надежде немного согреться. Бедняги, вас заставляют с одним кайлом в руках построить целый мир из ничего. Вы вышли утром и продолжаете работать без передышки. Стемнело, и ты ждешь не дождешься, когда вернешься в лагерь и согреешься рядом с печкой. На тебе мокрая одежда, вокруг рта, на бровях и подбородке – иней.

– Эй, малолеток, теперь ты знаешь, какое у тебя будет лицо в старости, если доживешь, – шутит твой начальник смены, но ты даже не слышишь его, потому что неожиданно ветер начинает рычать, как разъяренный лев.

– Буран, начинается буран! – кричат люди и бросаются на землю, и ты за ними.

Твое сердце колотится от волнения, ты невольный свидетель силы природы. Ты не двигаешься, пока снежный вихрь увлекает за собой все вокруг, какие-то обломки, куски картона и зубило, которое вонзается в землю в опасной близости от тебя. Кто-то помогает тебе подняться, но ты не знаешь кто, потому что ничего не видишь. Контуры лагеря, звезды, Северное сияние, раскрасившее небо, – все исчезло. Тебя окружает только холодный туман, пустой, как и твое существование, где никого нет рядом.

Ледяной дождь, смесь из камней и снега, с остервенением набрасывается на тебя, как еще одна кара за прегрешения.

Микаэль вскочил, и его профиль, попав в луч проектора, появился на экране, как в китайском театре теней.

– Эй, пригнись, – возмутился кто-то из зрителей.

И юноша сел на свое место.

Это был обычный воскресный вечер, который он проводил, как всегда, в кинотеатре Санта-Маргерита. Иль чине вечо, старый кинотеатр, как называли его на венецианском наречии, располагался в церкви, оскверненной во времена наполеоновских реформ, когда множество храмов и монастырей были закрыты. Над зданием возвышалась полуразрушенная колокольня, стоявшая в таком виде уже как минимум полтора века. У основания ее можно было полюбоваться двумя статуями из белого мрамора: морским чудовищем и драконом с раздвоенным языком. В недавнем прошлом приход решил отдать здание под кинотеатр, в котором показывали бы картины с высоким религиозным и социальным содержанием.

В то воскресенье Волк настоял на том, чтобы никто из студентов не пропустил «Похитителей велосипедов», фильм, который он считал настоящим шедевром. Зал был набит битком. Очевидно, приключения Антонио, безработного из Рима, сразу после войны интересовали и волновали публику. Многие курили, некоторые женщины тихо плакали, и Микаэль, отличавшийся особой чувствительностью, ощутил потребность выйти на свежий воздух.

Он снова встал, но на этот раз с осторожностью, наклонившись. Выскользнув из ряда, он услышал, как кто-то звал его шепотом:

– Микаэль.

Он обернулся и в темноте разглядел девушку, сидевшую в партере, под галереей.

– Я принесла тебе книгу.

Напрягая зрение, он узнал наконец нежное личико Франчески.

С того раза они больше не виделись. Он часто забирался на стену, надеясь встретить «фею» с золотым взглядом. Он даже осмеливался громко звать ее по имени, разумеется, так и не получив ответа. А теперь эта встреча взволновала его, и сердце полетело вскачь.

– Садись с нами, – пригласила его Франческа, указывая на свободное место.

Микаэль молча сел рядом.

– Мы только что пришли. Это Марина, – сказала Франческа, кивнув в сторону подруги.

«Папа, папа!»

Душераздирающий детский плач с экрана перебил шепот в зале. Это был Бруно, сын Антонио, который кричал в отчаянии, видя, как линчуют его отца, только что укравшего велосипед. Франческа скинула с головы капюшон «монтгомери», и ее светлые волосы рассыпались по шотландской подкладке, а в воздухе распространился тонкий аромат ее духов. Микаэль вдохнул его с восторгом, пытаясь определить, что это. И через некоторое время понял: она пахла апельсиновым цветом.

«Вор, подлец, в тюрьму его!»

На экране маленький Бруно с отцовской шапкой в руке умолял толпу на улице отпустить отца.

Микаэль искоса глянул на Франческу и увидел, что она плачет, взволнованная этой сценой. Ему было жаль ее, и он стал подбирать слова, чтобы утешить, но пока думал, ее рука, теплая и мягкая, нежно коснулась его руки.

И перед ним разверзся целый мир диких апельсиновых деревьев в цвету.

Мы возвращаемся из кинотеатра и уже почти подходим к колледжу, когда вонь, поднимающаяся от канала, перехватывает мне горло и я вдруг вижу тебя: у тебя мокрые ноги и влажная одежда, потому что ты уже много дней трудишься по колено в воде, что-то роя на берегу обледеневшей реки. Вы должны построить мост и сделать это очень быстро, потому что если вы не успеете вовремя, то вам будет нечего есть. Но тебя не пугает даже голод. Как заведенный, ты сжимаешь зубы и колешь обледеневшую землю.

Бьешь и бьешь, уже ничего не чувствуя.

– Тебя зовет начальник лагеря, – сообщает тебе начальник смены.

Ты только что вернулся в лагерь и снимаешь робу.

– Знаешь где? Барак с флагом, – настаивает Сергей.

Ты снова одеваешься и идешь к центральным баракам, где встречаешь твоего отца прямо под портретом Сталина, чей проникающий взгляд, кажется, вот-вот раздавит беднягу.

– Те двое еще приставали к тебе? – спрашиваешь ты, обнимая его за плечи.

– Нет, – бормочет он, качая головой, но ты пытливо смотришь ему в лицо, потому что тебя не убедил тон его голоса.

– Сразу же мне сообщи, если те двое тронут тебя хоть пальцем, – говоришь ты отцу в тот самый момент, когда появляется начальник лагеря, такой же усатый тип, как и спаситель родины, не удостоив вас даже взглядом.

– Садитесь, – приказывает он вам.

Никаких бесполезных вступлений.

Начальник лагеря берет со стола конверт, открывает его и достает письмо. Он читает вам письмо равнодушным тоном, как если бы это был отчет о продвижении работ. Ты подался вперед – весь внимание, как в школе. Ты хочешь понять русские слова, юридическую терминологию, которую еще не знаешь так хорошо. Скоро ты начинаешь думать, что это шутка, потому что, если ты правильно понял, твоя мать отрекается от тебя. Мама, женщина, которая подарила тебе жизнь, не желает тебя признавать, тебя и отца. Она осуждает вас, считает опасными и ненадежными элементами, которые угрожают целостности Советского Союза. Она отмежевывается от вас и заявляет, что не хочет вас видеть никогда и ни по какому поводу до конца своих дней. Ты ошарашен, ты смотришь на отца, который кажется еще меньше, чем был. Ты хочешь, тебе просто необходимо взять его за руку, но голос начальника останавливает тебя. «Здесь обручальное кольцо, которое твоя жена тебе возвращает», – говорит он отцу и протягивает маленькую коробочку, обтянутую бархатом. Отец берет кольцо в руку и сжимает его так крепко, что у него белеют костяшки пальцев. Ты хочешь возмутиться, потребовать разъяснений, но письмо, прошуршав, падает достаточно близко от тебя, чтобы ты мог узнать подпись твоей подлой матери. Тебе очень больно, так больно, как если бы тебе вспороли брюхо и выпотрошили, как волк ягненка.