– В чем дело? – насел на него Гоголь, сам не заметив, как перешел на шепот. – Можешь ты объяснить мне, что происходит, Алексей?

– Элеонора мертва, – ответил Багрицкий, не сводя с него глаз. – Утром ее нашли лежащей поперек кровати с синими пятнами на шее, как если бы ее душили.

Услышав это, Гоголь испытал настоятельную потребность сесть на кровать. Ноги под ним стали как ватные.

– Боже, – прошептал он. – Несчастное создание!

Его потрясенный вид подействовал на Багрицкого. Он пересел на кровать к Гоголю, обнял его и попросил:

– Расскажи мне все, Николай. Не скрывая ничего. Будет следствие, как ты сам понимаешь. Мы должны предусмотреть все. Итак, ты был у Элеоноры?

– Да, – пробормотал Гоголь. – Она прислала мне письмо, в котором выразила согласие принять меня ночью.

– Где оно? – перебил Багрицкий.

– Я его сжег, Алексей. На всякий случай. Чтобы никто не увидел.

– Это правильно, это очень хорошо.

– Стой! – вскричал Гоголь. – Все как раз очень плохо. Ведь моя записка осталась у Элеоноры. Если ее найдут...

– Не найдут, успокойся.

С этими словами Багрицкий достал из кармана знакомую бумажку, встал и подошел к столу, чтобы воспользоваться спичками. Во время паузы были отчетливо слышны стенания Надежды Константиновны внизу. Остальные женские голоса создавали рыдающий хор для ее безутешного голоса. Мужчин было слышно едва-едва. Гоголь потянул себя за ворот, чтобы свободнее дышалось.

– Теперь рассказывай, – потребовал Багрицкий, перекладывая горящий клочок из руки в руку, а потом кроша пепел в помойное ведро. – Скорее, Николай. Нам нужно успеть подготовиться.

Гоголь поведал ему о вчерашних событиях, упомянув о страхе девушки перед таинственным последователем Калиостро и закончив погоней до пруда.

– Никто тебя не видел, когда ты возвращался? – быстро спросил поручик.

– Кажется, нет, – пробормотал Гоголь.

– Кажется ему! Вспоминай.

– Никто.

– Хорошо, – решил Багрицкий. – Будем считать, что нам повезло. Ты в этих сапогах за злоумышленником бегал?

– В этих, – подтвердил Гоголь.

– Правильно сделал, что помыл, Николай. Но лучше бы ты никуда не бегал.

– Почему? Как так? Я должен был изловить мерзавца!

– Изловил? – спросил Багрицкий насмешливо. – В том-то и фокус. Он тебя отвлекал.

– Отвлекал? Хочешь сказать...

– Да! Тебя выманили из комнаты Элеоноры, чтобы расправиться с ней, пока ты бегаешь по саду.

– Господи! – Гоголь схватился за голову. – Так это моя вина!

– Замолчи! – велел Багрицкий. – Не время раскисать. Тебя могут услышать. В данной ситуации это бросит на тебя такое пятно, что вовек не отмоешься.

Спохватившись, Гоголь прокрался к двери и выглянул, чтобы убедиться, что в коридоре никого нет.

– Я пропал! – пробормотал он. – Сыщики найдут мои следы у окна. Как я объясню им это? Если они узнают о ночном свидании...

– О свидании ни звука! – предупредил Багрицкий. – Собирайся, и пошли. Потопчемся возле окна на глазах у всех. Скорее.

Они сбежали вниз, растолкали заплаканных баб на крыльце и направились к окну несчастной Элеоноры. Там же стояли дворовые мужики, которых Багрицкий принялся расспрашивать для отвода глаз. Гоголь шагал из стороны в сторону, приминая траву и оставляя отпечатки на сырой с ночи земле. Багрицкий спровадил мужиков и распорядился:

– Загляни в окно, Николай.

– Зачем? – испугался Гоголь.

– Чтобы оправдать свой след на приступке.

– Но меня увидят!

– Вот и хорошо, что увидят. Смелее!

Гоголь подчинился. Он плохо видел сквозь отражения в стекле и смог рассмотреть лишь людей, обступивших кровать. Одно или два лица обратились к нему. Гоголь поспешил спрыгнуть.

– Ну вот, – удовлетворенно произнес Багрицкий, – теперь у них против тебя ничего нет.

Гоголь повернулся в ту сторону, куда глядел товарищ, и увидел подкативший экипаж казенного черного цвета. Это были сыщики и дознаватели. Они не сразу направились на место преступления, задавая вопросы дворне и поглядывая в направлении дома так внимательно, что их взгляды ощущались на расстоянии.

С крыльца спустился Виктор и промаршировал прямо к гостям своих родителей. На Багрицкого он не посмотрел, обратился к Гоголю.

– Сударь, – его тон был сух, как и его покрасневшие глаза, – вчера я передал вам письмо моей бедной сестры, которая ночью была зверски убита. Я хочу знать, о чем она вам писала. Это мое право.

У Гоголя помутилось в глазах. Сквозь звон в ушах он услышал мягкий, соболезнующий, но вместе с тем исполненный укора голос Багрицкого:

– Юноша, мадемуазель Элеонора просила Николая Васильевича дать ей несколько уроков из истории и- русской словесности. Он, да будет вам известно, является преподавателем Патриотического института в Петербурге. Неудивительно, что ваша сестра пожелала воспользоваться такой возможностью.

– Что теперь говорить об этом, – печально произнес Гоголь, успевший овладеть собой.

Виктор понимающе кивнул.

– Теперь понятно. Господа, если мой вопрос задел вас или показался неуместным, то прошу простить меня. Я, как видите, нахожусь в весьма расстроенных... расстроенных чувст... чувствах.

Губы юноши разъехались, лицо сморщилось, он расплакался. Гоголь обнимал его и похлопывал по спине, когда к ним приблизились должностные лица, поставленные расследовать убийство.

Последующие два дня прошли так, как только и могли пройти в имении, где произошло кровавое преступление, унесшее жизнь любимой дочери безутешных родителей. Надежда Константиновна была вне себя от горя, ее лицо распухло и постарело до неузнаваемости, она заговаривалась и постоянно пила сильнодействующие остропахнущие капли. Ее супруг каждый час собирал следователей у себя, требуя подробнейшего отчета. Выяснилось, что на другой стороне пруда парень и девка, шалившие в ивняке, видели человека, приплывшего поздней ночью и убежавшего в поля. Собаки след не взяли, поскольку земля была смочена водой. Следствие зашло в тупик. Был сделан вывод, что Элеонора стала жертвой бродяги, который забрался в открытое окно и попытался надругаться над нею спящей. Очнувшись, она хотела закричать и была задушена.

Трагедия подействовала на обитателей дома удручающе. Все ходили на цыпочках, сгорбившись, и разговаривали вполголоса, словно боясь потревожить не отлетевшую еще душу. В любое время суток можно было слышать рыдания Надежды Константиновны, причитающей: «Ангел мой, ангел, на кого же ты меня покинула?» Тело выставили в гробу в большой зале, и оттуда по всему дому распространялся характерный запах свечей, хвои и ладана.

– Я больше не выдержу, Алексей, – сказал Гоголь под вечер второго дня. – Мы