Но Дима, как обычно, поступает по-своему. Он звонит мне первым.

Немногим раньше

Самолёт снижается, плавно скользя по небу, и совсем скоро я буду дома. Чертовски сложная командировка получилась, с трудными переговорами, но я сам в нее сунулся. Грех жаловаться.

Снимаю наушники, пальцами разминаю переносицу, а в голове сам по себе выстраивается список целей и задач на ближайшее время. Загрузить себя работой – проверенный способ заглушить тоску и прояснить голову. Когда перед тобой чёткий план, всё кажется проще. А если в нём больше тридцати пунктов, не остаётся времени на ерунду.

Я только однажды справлялся со стрессом иначе. Слово какое странное, кощунственное даже. Тогда был не стресс, тогда случилась настоящая беда, которая разделила нашу жизнь на "до" и "после". Столько лет прошло, а сердце до сих пор кровоточит, пусть со временем оно у меня знатно загрубело.

Когда Юлю похитили, места себе не находил и, кажется, именно тогда разучился спать глубоко и сладко. Два дня она была в плену. Два грёбаных дня я не знал, что с моей женой и дико волновался о ребёнке. Потерял голову и готов был все отдать – фирму, бабки до копейки, собственную жизнь, почки – лишь бы с Юлей все было хорошо. Лишь бы ее не мучили. Не убили.

Именно в те дни я чётко осознал, что готов стать отцом, что это не сон, а реальность. Понял, как невыносимо сильно люблю Юлю, как нуждаюсь в ней. Тогда я вспомнил все молитвы, которые знал и нет. Какие-то наверняка придумал. Откуда только что взялось? И вера эта, и надежда, и всё сжигающая любовь. Я бормотал про себя просьбы богу, что-то обещал, требовал и снова просил. Но в итоге ещё вчера возможная реальность разлетелась в радиусе сотни километров грязно-серыми брызгами, как гнилая вода после упавшего в неё камня.

После освобождения Юля долго плакала, винила во всём меня, "Мегастрой", Стаса. О, Стаса она всей душой возненавидела, да так и не простила. Потому что никто из его близких не пострадал. В отличие от нашего сына. Врачи сказали, что у нас бы родился мальчик… мальчик.

Знаете, именно тогда я чуть не сломался под гнётом вины, под всем тем моральным дерьмом, которое навалилось вонючей кучей. Едва не сошёл с ума от бессилия. А ещё плакал… уходил подальше от наконец уснувшей, измотанной рыданиями Юльки, благо дом находился у кромки леса, бил кулаком в ствол кривой пихты – всё время одной и той же, – вымещал злость, обиду, ненависть на самого себя. Будто дерево хоть в чем-то провинилось. Бил, а после плакал, как ребёнок, уткнувшись лбом в испещрённую прожилками прохладную кору. Так пряно пахло хвоей, так сладко пели птицы, но всё это проходило мимо меня, в чёрную воронку всё хорошее проваливалось.

Я нашел каждого причастного к нашей беде. Это сейчас я правильный и порядочный, тогда я был молодым, злым и уничтоженным. Мне нечего было терять. Наказал каждого, причинил боль. Стало ли легче? Нет. Но земля определенно стала чище.

– Дима, выныривай уже наружу, – голос Стаса за волосы вытаскивает из глубокой задумчивости.

Мы вместе летали в командировку, и я рад этому. В моей жизни так мало по-настоящему преданных людей…

– О чём ты снова думал?

– О тендере.

– Врёшь, Дима, – цокает языком проницательный Стас и застегивает ремень, чувствуя приближающуюся посадку. – Если бы ты думал о тендере, у тебя не краснели бы глаза.

Касаюсь век, а в уголках глаз скопилось что-то подозрительно похожее на влагу. Неужели опять решил проронить скупую мужскую слезу? Да ну, к чёрту. Что-то я совсем расклеился в последнее время. Прознай журналисты или конкуренты, каким чувствительным может быть несгибаемый Поклонский, душу вымотают. Но здесь, на борту частного самолёта, так просто нырнуть в себя.

– Это от недосыпа.

– Да-да, – якобы верит мне Стас, – именно поэтому.

Лучшая черта Стаса – понимание. Даже то, что привёз ко мне Варю – это о нём, о понимании без слов. Правда, я едва не наорал на него после, но так, ничего серьёзного, просто психанул.

– Рыльский, сколько мы с тобой дружим? – спрашиваю, а Стас поднимает глаза от документов.

– Тридцать пять лет, – улыбается, снова похожий на того мальчишку, которым когда-то был. – Кажется, мы сдружились на почве того, что не могли решить, чем друг друга отметелить: совочками или формочками для песка.

– В итоге так и не подрались.

– Ни разу в жизни, – Стас взмахивает рукой, что-то сказать хочет, но так и не решается. С повышенным усердием собирает документы, сортирует их по кожаным папкам, складывает те идеально ровной стопкой.

– Ты нервничаешь? – спрашиваю, подавшись вперёд, а Стас бросает на меня мрачный взгляд.

– Не бери в голову, это я так… короче, не до этого сейчас. Олег тебе скидывал план на сегодня? Да? Отлично. Сейчас, значит, в головной офис рванем, а после нужно на котлован смотаться. Что-то мне не нравятся сроки, тянут парни.

Мы бы давно могли заниматься только кабинетной работой. Но фокус в том, что у меня не получается оставаться вдалеке от шумных строек, проектов, чертежей. Архитектор внутри меня противится.

Проект по строительству реабилитационного центра для детей, больных ДЦП, – из тех, которыми могу и буду заниматься от котлована до пуска в эксплуатацию, вложив каждую копейку из личного бюджета. Просто я так чувствую, и это важнее прочего. Конечно, всегда найдутся умники, которые всунут свой нос и увидят отмывание денег, купленный тендер и махинации с налогами. Потому что ничего другого видеть не способны. Кто-то скажет, что Поклонский прогнил до основания, потому пытается почистить карму. Да, Господи ты боже мой, если бы умел обращать внимание на таких умников, я бы ничего не добился. Привыкать ли мне к грязным методам некоторых журналистов? Нет.

Иногда я думаю, что совсем не этого хотел, когда горел своим делом. Журналисты, газеты, их вечные поиски сенсаций, жизнь на чужой открытой ладони – разве нормально к этому стремиться? Хайп – это не о строительстве важных зданий, не о застройке пустующих территорий жизненно важными объектами. Я ведь всего лишь хотел проектировать и строить дома, делать мир вокруг красивее, удобнее. Лучше. Всё течёт, всё меняется, архитектура – то, что остаётся в памяти потомков, что делает прошедшую эпоху осязаемой, понятной.

И снова понимаю, почему Варя ушла от меня, почему не захотела проходить через хайповое дерьмо. Очень понимаю, всё осознаю, только смириться не получается. Она всё равно будет моей, даже если весь мир будет против. Да и когда мне было не плевать на этот дурацкий мир?

– Что там со сроками? – отвлекаюсь, заменяя мысли о личном мыслями о работе.

– Да хрень какая-то, – Стас чешет карандашом затылок, распахивая одну из папок. – Последние экскаваторы пригнали на площадку ещё позавчера, а работа стоит. Не приступают!

– Место очистили? Инженерные конструкции выкопали и переместили?