Как часто бывает, все пошло не так, как планировалось. Ирак оказался гораздо менее готовым к демократическим переменам, чем предполагали сторонники «маленькой победоносной войны». Свержение режима вкупе с последующими ошибочными решениями оккупационных властей (во главе с США), которые управляли Ираком с мая 2003-го по июнь 2004 года, – например, распустить большую часть иракской армии и подвергнуть политическим преследованиям многих представителей правящей партии «Баас» («Возрождение») – привели к гражданской войне между страдавшим от многолетней дискриминации шиитским большинством и суннитским меньшинством, которое потеряло почти все после падения режима Саддама Хусейна. Помимо гражданской войны эти события стали причиной укрепления в Ираке «Аль-Каиды», террористической группировки, куда охотно вливались недовольные иракские сунниты, возмущенные новым политическим порядком, в котором доминировали шииты.

Война и ее итоги имели многочисленные последствия за пределами Ирака. Вопреки ожиданиям, демократизация столкнулась с немалыми трудностями по всему региону, поскольку идеалы демократии в глазах многих жителей арабского мира стали ассоциироваться с хаосом. Общую гражданскую идентичность в Ираке сменили субгражданские идентичности – религиозные, племенные и этнические; люди воспринимали себя как суннитов или шиитов, курдов или иракцев, а не как граждан Ирака. Ощущение перенесенного унижения, характерное для суннитов, пополняло ряды «Аль-Каиды», а впоследствии ИГИЛ. Новости из Ирака, транслируемые по всему региону, укрепляли субгражданские идентичности в других странах, порождая новые и усиливая имевшиеся трения между местными шиитами и суннитами. Иран, давно оправившийся от неудачной десятилетней войны с Ираком и лишившийся необходимости противостоять сильному и враждебному соседнему режиму, во многих отношениях оказался главным стратегическим бенефициаром действий США, ведь теперь он мог свободно пропагандировать и отстаивать интересы своего государства и шиитского вероисповедания в регионе. Война 2003 года, если коротко, нарушила целый ряд стратегических заповедей, начиная с клятвы Гиппократа – «Не навреди».

Несмотря на эти и другие перемены, частично или полностью спровоцированные конфликтом 2003 года, Ближний Восток в 2010 году, через два десятилетия после иракского вторжения в Кувейт, во многом оставался прежним, узнаваемым и привычным. Событием, которому было суждено изменить этот регион до неузнаваемости, стало самосожжение тунисского торговца фруктами, оскорбленного чиновником, в декабре того же года. Люди вышли на улицы в Тунисе и в других городах, протестуя против жестокости режима, пребывавшего к тому времени у власти уже более двух десятилетий. Так родилась «арабская весна».

Истинные причины «арабской весны» по-прежнему обсуждаются и оспариваются. С одной стороны, не случилось ничего действительно принципиально нового. В регионе властвовали авторитарные правительства, которые не выказывали ни малейшего стремления к политическим или экономическим реформам. Да, исламисты демонстрировали завидную политическую активность, но на них смотрели с подозрением, а местные силы безопасности их преследовали. Гражданское общество находилось в зачаточном состоянии, качество образования ужасало, а так называемый мирный израильско-палестинский процесс очевидно застопорился.

Тем не менее, как нам известно, политические протесты в 2011 году охватили большую часть территории Ближнего Востока. Возможно, сотовая связь и социальные сети облегчили взаимодействие тех, кто имел склонность протестовать, но вряд ли этим можно объяснить, почему все произошло тогда. То же самое можно сказать об утверждении, будто свержение и гибель Саддама Хусейна показали людям, что никакой деспот не будет править постоянно[117]. Лично я считаю, что регион попросту созрел для политической борьбы, вызовов и потрясений; давление нарастало на протяжении некоторого времени. Не сожги себя тунисский торговец, нашелся бы какой-то другой человек или имело бы место какое-то другое событие, ставшее той искрой, что воспламенила местный политический процесс.

В этой связи полезно ознакомиться с докладом «Развитие человеческого потенциала в арабских странах» за 2009 год, подготовленным группой независимых арабских ученых, аналитиков и практикующих политиков. Оценки этого доклада поистине потрясают воображение. Все показатели сугубо отрицательны: ускоренный прирост населения, переселение людей из деревень в города, избыток молодежи, отсутствие гражданского сознания, слабость конституционного строя, длительные сроки военного положения, широкая распространенность насилия в отношении женщин, высокий уровень безработицы, нищета, нехватка воды, расширение пустынь, повсеместное загрязнение воздуха и воды. Словно всего перечисленного было недостаточно, в докладе далее отмечалось: «Большинство государств не спешит внедрять демократическое управление и институты представительства, которые обеспечивают интеграцию, равное распределение богатства между различными группами и уважение культурного многообразия»[118]. В таких условиях конфликт был весьма вероятен, если не сказать – неизбежен.

Не станем углубляться в поиск общих или конкретных причин; важно, что вскоре протесты или восстания против авторитарных правителей затронули большую часть арабского мира, включая Египет, Бахрейн, Сирию и Ливию. Каждая ситуация развивалась по-разному, как и события в Ираке.

Вскоре после Туниса протесты выплеснулись на главную площадь египетской столицы. Тысячи людей митинговали против режима Хосни Мубарака, типичного арабского деспота, который провел, признаем, ряд экономических реформ и осуществил незначительные политические изменения. При нем стремительно расцветала коррупция; казалось, что Мубарак и многие люди из его окружения решили не просто максимально обогатиться, но и передать власть «по наследству» сыну Мубарака Гамалю. Протесты нарастали, запоздалая инициатива Мубарака, собравшегося в отставку в конце 2011 года, лишь раздула, а не погасила пламя. Сменявшие друг друга переходные правительства тоже не смогли навести порядок в стране; парламентские и последующие президентские выборы привели к власти правительство во главе с Мухаммедом Мурси – в этом правительстве решающий голос был за «Братьями-мусульманами» и прочими исламистами.

Исламисты победили потому, что они были лучше организованы, потому что большинство египтян не интересовалось традиционной политикой и хотели только восстановления порядка. Однако выборы не следует приравнивать к демократии или путать с демократией, которая заключается в конституционных ограничениях, сдержках и противовесах и разделении власти, а не в концентрации власти в чьих-то руках. «Медовый месяц» исламистов длился около года, до лета 2013-го, когда египетские военные (во главе с генералом Абдул-Фаттахом Ас-Сиси), якобы прислушавшись к пожеланиям общественности, свергли правительство Мурси, – многие египтяне опасались, что это правительство способно изменить не только характер общества (Египет оставался в основном светской страной), но и политическую систему. Принцип «Один человек, один голос, [возможность избираться] один раз» для многих показался слишком суровой реальностью. В результате пять с лишним лет после «арабской весны» Египет ничем не напоминает себя самого до этих событий.[119]