Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда у Майка случается очередной приступ мигрени, не потрудившись позвонить заранее, приходит Лиам. Сам Майк уже ощущает начало приступа, оно накатывает волнами — предметы скачут перед глазами, а кожа словно натягивается. За все время Майк так и не дал Лиаму увидеть худшее, хотя Лиам уже больше года частенько ночует у него. Но это не его квартира, и Майк не его долбанная возлюбленная, которая чуть приболела.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Майк. Не поднимая глаз, держа голову между ладонями, как будто давление пальцев на виски поможет предотвратить боль. Понимает, что это ничего не даст, но все равно держит голову в ладонях.
— Мы вернулись сегодня, — отвечает Лиам, с глухим стуком роняя сумку на пол в прихожей, как всегда, хотя Майк велел ему воспользоваться прачечной, если он так хочет держать свое барахло на полу. Звук падения не громкий, но пронзает Майка соизмеримо физическому удару.
— Почему ты здесь? — рявкает Майк, давит сильнее, как будто может сдержать то, что надвигается. Он не может. Теперь он это знает. — Кто тебе сказал, что я хочу видеть тебя?
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивает Лиам, подойдя ближе. — Хочешь, я тебе что-нибудь принесу?
— Я хочу, чтобы ты перестал все время путаться под ногами, — тихо говорит Майк просто потому, что это больно, а он хочет чувствовать другую боль кроме долбанной головной. — Из тебя получилась дерьмовая медсестра. Ты, гребаный утробный плод, иди поиграй со своими маленькими дружками. Уходи.
Лиам молчит нехарактерно долго.
— Хочешь обезболивающее? — наконец, спрашивает он.
— Я хочу, чтобы ты хоть раз уловил намек, — огрызается Майк. — Господи, неужели тебе нужно, чтобы я объяснил более подробно? Хочешь, я буду говорить короткими фразами, чтобы ты смог понять их значение?
— Хорошо, — коротко отвечает Лиам. — Оставайся убогим и жалким, какая разница. Мне все равно.
Его голос прерывается на полуслове. Он говорит как ребенок, потому что, по сути, он и есть ребенок. Может, он уже и не подросток, но достаточно близок к этому возрасту — играет в дом, няньку, симпатичный маленький трофей. В этом году он получит статус ограниченно-свободного агента, и он реально хорош, чтобы получить достойное место, а не играть с кучкой «вышедших в тираж» или потенциально «вышедших в тираж». Не бегать, таскать шайбы и путаться под ногами ветерана, который больше не может даже смотреть хоккей, не говоря уже о том, чтобы играть в него. Лиам единственный человек в мире, который верит, что Майк когда-нибудь вернется на лед.
У Лиама есть то, чего никогда не было у Майка, чего нет у Роджерса, чего нет у младшего Морриса. У него есть искра, и в правильной ситуации он сможет стать звездой. С правильной пятеркой, с правильным тренером он взорвет все к чертовой матери. Он, может, и не видит этого, но руководство-то не слепое, и высокое начальство других команд это тоже замечает. Жаркие торги ожидают Лиама после окончания сезона, за него будут биться, если он не облажается и не переподпишет контракт с «Ойлерз», который вряд ли сможет позволить себе дать ему то, чего он заслуживает. И он переподпишет, просто чтобы быть с Роджерсом, с Моррисом. С Майком.
Парень влюблен в него, Майк и не станет убеждать себя в обратном. Это ясно по тому, что он до сих пор торчит рядом, хотя Майк уже более чем ясно дал понять, что он далеко не приз. Парень влюблен в него, и он позволил этой любви загнать свою карьеру в грязь. Майк утащит его за собой, и Лиам позволит Майку утянуть себя на дно. Вот только Майк этого не позволит. Он и так уже достаточно напортачил и не хочет добавлять разрушенную карьеру Лиама в свой список грехов.
Когда на следующий день Лиам звонит, осторожно интересуясь, можно ли зайти после тренировки (можно подумать он когда-либо спрашивал разрешения на что-либо в своей жизни), Майк сглатывает камень в горле.
— Да, нам, наверное, надо поговорить.
Он долбанное клише, и этим не гордится.
***
Майк, собирая барахло Лиама, подпитывает отвращение к себе. Он думал, что одной коробки хватит, но нет. Рубашки Лиама смешались с его собственными, потому что мелкий паршивец обожает утаскивать рубашки Майка и оставлять свои, а Майк слишком неравнодушен к виду своих рубашек на Лиаме. Видеоигры Лиама рядом с консолью Майка: спорт и гонки, и какая-то программа для создания других программ, которой Лиам был одержим в течение последнего месяца. Отчетливо представляется прекрасная задница прямо перед телевизором, и как Майк даже не мог сосредоточиться на ней с другого конца комнаты.
На кухне Майка еда парня: сладкие хлопья, от которых Майка тошнит, цельнозерновой хлеб, говно-пиво, его кейл. Майк предпочитает шпинат, но все равно за компанию употребляет и то и другое, потому что вопреки всякой логике, Лиам испытывает странное отвращение к шпинату, но не к кейлу. Бананы для его коктейлей. Айпод, который он уже неделю как потерял, а Майк нашел под одной из своих книг, которую начал читать, а затем бросил. Майк теперь ложиться спать в девять, как будто ему восемьдесят, а не тридцать два. Фруктовый шампунь в душе, нижнее белье на полу в ванной. Да, одной коробки не хватило. Майку приходится использовать две багажные сумки, и даже тогда он не уверен, что собрал все.
Когда Лиам подходит, он стучит — знак того, что наступил конец света — и когда Майк впускает его, взгляд парня сразу же падает на сумки.
— Нам нужно поговорить, — сразу с порога сообщает Майк. Наверное, сейчас это уже излишне. Сумки на полу делают некоторые вещи довольно очевидными.
Лиам сглатывает. Майк наблюдает за скольжением его кадыка, за тем, как он бессознательно облизывает губы, за тем нервным тиком, перед которым Майк всегда ощущал беспомощность.
— Если ты хочешь покончить с нами, так и скажи, черт возьми, — говорит Лиам, включая браваду.
— Я заканчиваю с нами, — произносит приговор Майк, и бравада исчезает. Выражение лица Лиама становится беззащитным и обиженным. Все, что Лиам чувствует, отражается в его глазах, и Майк ненавидит это, потому что не может притворяться, что не понимает, когда причиняет Лиаму боль.
— Если это потому, что я нянчусь с тобой, ухаживаю или чего-то еще… — начинает Лиам, — я могу….
— Это не обсуждается. Я не спрашиваю твоего
