Эллен беспокойно поерзала на стуле.

— Да-да, Ион, но не надо ли сказать охране…

— Ты не можешь заткнуть свой болтливый рот хоть на секунду и дать мне говорить? — рявкнул Ион. Затем глотнул самогона, прикрыл на секунду глаза и продолжил: — Поначалу все шло хорошо. У Хоффмана случались вспышки, но он сидел взаперти, и против десяти сильных парней у него не было шансов. Через год он заболел воспалением легких. Доктор Кронборг осмотрел его и дал лекарства, однако ему стало только хуже. Доктор опять перебрался сюда и наблюдал Хоффмана каждый день. Наконец он заявил, что больной не выживет. Все на острове заволновались: ведь если Хоффман умрет, то станцию закроют. Не говоря доктору ни слова и отчаявшись, в камеру к нему отвели старуху Сабину… — Ион хихикнул. — Она напоила его своим травяным отваром, положила нагретые водоросли на его обнаженное тело и прочитала пару заклинаний. И этот огромный зверь лежал спокойный и смирившийся, как прибившийся к берегу кит…

— И это помогло?

— Нет, конечно. Но к весне ситуация изменилась. Температура спала. Хоффман все еще лежал; он почти ничего не ел и страшно исхудал. За таким сговорчивым пациентом стало легко ухаживать. К нему надо было заходить лишь для того, чтобы покормить супом или вынести поганое ведро. Мы начали привыкать к нему такому. И вдруг однажды он вскочил с постели и бросился на зашедшего к нему охранника!

Ион рассек ладонью воздух, и Эллен вздрогнула.

— Кстати, это был Модин. Он звал на помощь, и все мы бросились туда. Хотя Хоффман похудел и ослаб, сил у него было на удивление много. Когда мы вбежали в комнату, то увидели, что ему удалось отобрать у Модина ремень и начать душить его. «Выпустите меня, иначе ему не жить!» — закричал Хоффман. Если б он был в силе, мы вряд ли ослушались бы его, но, видя, каким слабым и трясущимся он стал, решили, что сможем скрутить его. Мы открыли дверь настежь, будто собираясь его выпустить. Нетвердым шагом Хоффман приблизился к нам, таща Модде, словно собаку на ошейнике. Когда он оказался в дверном проеме, мы набросились на него с дубинками, хранившимися в смежной комнате. Он, конечно, сопротивлялся, но нам удалось освободить Модде и запереть дверь за Хоффманом. В неразберихе ремень остался в камере, а мы этого не заметили. На следующее утро Хоффман повесился на спинке кровати. «Ну, теперь нам всем конец», — подумали мы. Но кто-то заметил, что его веко подрагивает. Мы ослабили ремень и послали за доктором. Ну и идиоты же мы были! — Ион стукнул себя по голове кулаком. — Представляешь? Хоффман хотел умереть, а мы спасли ему жизнь… — Он покачал головой, словно собственный рассказ был ему непостижим.

— Но иначе было бы бесчеловечно, — вставила Эллен. — Не могли же вы просто стоять и смотреть, как он умирает… Он же человек.

— Нет, — решительно возразил Ион, — он не человек. Но мы этого тогда не знали. Хоффман выжил, но долгое время лежал в постели и ничего не ел. Буквально ничего. Дело было не в плохом аппетите — он начал голодовку. Потерпел неудачу с повешением — и теперь решил уморить себя голодом… Доктор Кронборг был в замешательстве. Он объяснил нам, что Хоффман находится в состоянии, называемом психической депрессией, и если оно не пройдет, наступит смерть. Похоже, так оно и было, потому что Хоффман выглядел скорее мертвым, чем живым. Сабина считала, что его надо отнести к морю, чтобы в легкие ему попал морской воздух. Доктор решил, что это можно попробовать. Тощего, как скелет, и в полубессознательном состоянии, Хоффмана замотали в одеяла и перенесли на берег. Дело было в марте, холодно и ветрено, так что доктор решил подержать его на воздухе лишь короткое время. Был риск, что он снова подхватит воспаление легких. Но уже через пару минут Хоффман открыл глаза и заморгал от ветра. На следующий день мы повторили то же самое, и он попытался сесть. А через несколько дней снова был на ногах и начал есть. Но потребовал, чтобы его выпускали на воздух каждый день, иначе он опять начнет голодовку.

— И доктор пошел на это? — удивленно спросила Эллен.

— Да. Он же видел, что это единственное, что дает результат. Он приказал, чтобы пациента каждый день, в любую погоду, выводили на берег в наручниках. Часто сам доктор участвовал в этих прогулках и разговаривал с пациентом, пока они шли. Однажды он собрал весь персонал и сказал, что, по-видимому, разобрался в случае Хоффмана. И тогда мы узнали еще одно новое слово. — Ион поднял голову. — Пациент страдал не только депрессией, но и клаустрофобией. Знаешь, что это такое?

Эллен кивнула.

— Боязнь замкнутого пространства.

— Именно. Когда Хоффмана заперли в тюрьме, страх сделал его безумным и буйным, сказал доктор. За свое буйство он был наказан помещением в меньшую камеру, где стал столь безумен, что его пора было перевозить в психбольницу. Там его снова поместили в камеру, к тому же надели на него смирительную рубашку и закрепили ремнем, что сделало его еще более безумным и буйным, так что никто больше не мог с ним иметь дело. Доктор сказал, что этот замкнутый круг надо разорвать и тогда состояние Хоффмана изменится. — Ион изобразил голос доктора: — Дать некоторую толику свободы. Не полную, конечно, а маленькими дозами. Например, разрешить прогулки по берегу.

Он сделал паузу и допил самогон из стакана. Эллен с нетерпением ждала. Прикрыв глаза, Ион начал массировать больную ногу.

— Эти прогулки пошли Хоффману на пользу, — продолжил он. — Больной снова ел как обычно и набрал вес. Единственный раз, когда у него была вспышка, случился во время сильного шторма, когда в течение нескольких дней Хоффману запретили обычные получасовые прогулки. Постепенно доктор решил, что можно попробовать снять с него наручники. Хоффман ходил взад-вперед по берегу, жестикулировал и разговаривал с доктором, а охранники шли следом с дубинками наготове. Заключенный был спокоен, поэтому дубинки оказались не нужны. По прошествии получаса доктор иногда говорил: «Мы пройдемся еще немного, у нас интересный разговор», — и тогда мы снова ходили туда-обратно. Теперь доктор Кронборг стал очень интересоваться своим пациентом и был уверен, что добился чего-то важного, предписав ему прогулки по берегу. О том, что первой это предложила Сабина, он уже не вспоминал.

— А какого мнения было Медицинское управление насчет того, что Хоффману разрешили выходить? — спросила Эллен. — Ведь назначение Бронсхольмена состояло в том, чтобы полностью изолировать его.

— Доктор Кронборг не видел никакого смысла в том, чтобы информировать Медицинское управление о прогулках Хоффмана. Он считал, что они не поймут его методы. По его мнению, шведская наука безнадежно отстала в том, что касается психических расстройств.

— Но, Ион, — прервала его Эллен, вставая, — Хоффман гуляет сейчас!

— Я слышал. Сядь… В результате этих благотворных прогулок доктор Кронборг счел, что Хоффман достаточно спокоен и разумен для следующей ступени — книг. Мы думали, что Хоффман едва грамотен, но оказалось, что он прямо-таки глотает книги. У доктора была большая библиотека в его квартирке в доме шефа, и когда ему надоело носить книги Хоффману, он разрешил тому приходить, сидеть и читать у него. Там же, в доме шефа, заключенный начал писать детективы. Доктор поощрял его в этом — и устроил так, что они были изданы. Естественно, под псевдонимом.