— Ну, теперь тебе, друг, в Келчеге свободной койки не сыскать, — подал голос возница, — на постоялых дворах еще вчера все места расхватали.

— Что же теперь делать?! — в огромных серых с зеленоватым отливом глазах отразилась такая неподдельная обеспокоенность, что Шимаэлу даже стало немного жаль свою собеседницу.

— Ничего, не впервой, — махнул он рукой. — Отвезите меня к Храму, а там я уже сам управлюсь.

— Да куда тебе в Храм-то в таком состоянии! Там скоро служба начнется, и до тебя никому не будет дела.

— А мне ни от кого ничего и не надобно. Пойду на службу вместе со всеми, а потом найду себе уголок. Лишь бы дождь на голову не капал…

— Ну уж нет! — возмутилась вдруг Оди, забавно хмуря тонкие брови, — на службу я тебя не пущу!

— Это еще почему? — искренне удивился Шимаэл.

— Там сейчас уже все места заняты, и ты два часа на одной ноге не отстоишь. А если и выдержишь, то все твои мысли будет занимать боль, а не Молитва. Нельзя ходить в Храм только для того, чтобы просто постоять вместе с другими. Это лицемерие!

— А тебе-то какое дело?

— Я не допущу, чтобы моя оплошность стала причиной твоего грехопадения, — она отрицательно замотала головой, разметав по плечам длинные волосы, и повернулась к вознице. — Высади нас около таверны на храмовой площади.

— У Донея, что ли?

— Ага, у него самого, — попытка придать детскому лицу строгое выражение выглядела довольно потешно. Ручка в розовой перчатке погрозила Шимаэлу пальцем. — Сперва я подлечу твою ногу, а потом уже разберемся, где тебе притулиться на ночь.

— Но так я пропущу вечернюю службу! — заволновался пилот.

— Ничего страшного, сходишь на нее завтра. Лучше помолиться один раз, но как следует, чем ходить в Храм каждый день лишь затем, чтобы поковыряться в носу.

— Завтра я хотел уже…

— Лучше уж совсем не молиться, чем молиться наспех! — девушка прервала Шимаэла очередным нравоучением. — Сейчас твоя нога важнее!

— Такой вывих все равно за один вечер не пройдет.

— Это мы еще посмотрим, — Оди заговорщически подмигнула ему. — За проведенный в Интернате год я все же успела кой-чему научиться.

— В Богословском Интернате, что ли?! — удивленно воскликнул возница и, рискуя спровоцировать аварию, обернулся, чтобы еще раз взглянуть на свою розовую пассажирку.

У Шимаэла на языке уже крутился готовый выскочить банальный вопрос: «в каком таком Интернате?», но реакция седовласого кучера ясно говорила о том, что здесь какие-либо разночтения полностью исключались. Поэтому рискованная реплика была отправлена в утиль и заменена другой, проверенной и более нейтральной.

— Ты училась в Интернате?! — Шимаэл, подобно их вознице, нахмурился и постарался придать своему лицу такое выражение, словно он впервые увидел свою спутницу.

— Да не пугайся ты так! — поспешила она его успокоить, — я всего один год продержалась. Не получилось из меня Жрицы.

— Но почему? — новые подробности построения церковной иерархии вызывали у Шимаэла неподдельный интерес.

— Наверное, это не мое, — девушка уставилась на свои туфли, ярко-красные и такие же нелепые, как и весь ее наряд. Они уже успели покрыться толстым слоем дорожной пыли, и она попыталась очистить их друг об друга, но в результате грязь лишь перекочевывала с одной туфли на другую и обратно, — слишком уж там все серьезно. Я просто оказалась не готова пожертвовать Служению всю себя без остатка. А без этого в Интернате делать нечего.

— Почему же ты после в Столице не осталась? — поинтересовался возница. — Тебя бы там с руками оторвали! Да и от кавалеров отбоя бы не было.

— Да ну ее, эту Столицу! — Оди наморщила носик. — Слишком много людей, постоянная суматоха. И, потом, там бы мне пришлось работать, а здесь пока можно побездельничать. Родители, хвала Сиарне, не бедствуют. Могу позволить себе, например, с комфортом прокатиться в соседний город и снять комнату в переполненной гостинице, где всем остальным дают от ворот поворот.

— У Донея? Как это тебе удалось?

— Деньги — страшная сила!

— Но каким ветром тебя сегодня занесло так далеко за город?

— Обожаю свежие фрукты, чтобы только что сорванные были. Кто знает, какой путь проделали те, что продают на рынке, и какие мыши по ним бегали? А тут я могла купить их непосредственно у тех, кто их выращивает. Всегда, если есть такая возможность, я… — Оди вдруг завертелась, обшаривая лавку вокруг себя. — Вот досада-то! Я ж пакет с яблоками там оставила!

— Возвращаться не буду, — хлыст демонстративно прошелся по спине тянущей телегу лошади.

— Да и пусть Анрайс ими подавится! Переживу как-нибудь.

— Что же ты, в таком случае, вообще искала в Столице и в Интернате, если тебе там так не нравится? — вернулся Шимаэл к обсуждаемой теме. — Так сильно хотела стать Жрицей?

— Этого хотели мои родители. Для них иметь в своем роду хотя бы одного Служителя — вопрос престижа.

— Кого попало в Интернат не берут, даже за деньги, — голос возницы буквально сочился ехидством. — Как же ты смогла туда пробиться-то?

— Значит я все-таки не такая уж и дура, как некоторым тут кажется, — Оди вздернула подбородок, — кое-что еще соображаю.

— Извини, я не хотел тебя обидеть.

— Можно подумать, будто я обиделась, — девушка снова повернулась к Шимаэлу, — сам же знаешь, что в Интернат принимают либо по результатам экзаменов, либо по прямому указанию самой Сиарны, других вариантов нет. Никакие деньги, знакомства или иные ухищрения здесь действительно не помогут.

— А как в него поступила ты? — у Шимаэла уже был готов очередной вопрос.

— Сдавала экзамены, разумеется. Я очень не хотела огорчать родителей, поэтому старалась изо всех сил. Но вот тянуть эту лямку всю оставшуюся жизнь у меня не было никакого желания. Хорошо, что я вовремя сообразила уйти сама, а то могли и отчислить за такое отношение. Получилось бы некрасиво.

— На твой счет Сиарна никаких указаний не давала?

— Ха! За какие заслуги-то? Если бы Она избрала меня, то я бы давно уже носила красивый черный плащ и уж точно не тряслась бы с вами на этой древней колымаге.

— Но-но, полегче там! — возмутился хозяин телеги, — а то ссажу!

Шимаэл рассеяно слушал их перепалку, отметив про себя, что Оди не только внешне напоминала ребенка, но, в значительной степени, оставалась им и в душе. Этот самый Интернат, похоже, наделил ее несколько завышенным самомнением, которое то и дело прорывалось наружу. В таких случаях Оди начинала играть роль строгой и властной женщины, забавно хмуря брови и пытаясь указывать на место людям, которые, зачастую, были чуть ли не вдвое ее старше. По счастью, ее потуги никто всерьез не воспринимал.