Одновременно английские военные корабли по прямому указанию королевы и голландские пираты при полной поддержке своего незаконного правительства грабили и топили католические суда. На севере Европы союзник Папы — Швеция уже обменивалась письменными угрозами с поддерживающими голландцев московитами. И даже в Новом Свете было неспокойно.

Собственно, трудности нарастали у всех католических монархов. Так, едва Христианская Лига, помогая Бурбону сконцентрировать золото в своих руках, «прочесала» евреев, агенты буквально завалили Томазо донесениями. Они сообщали, что по соседству, на юге Франции, в Лангедоке, стремительно возник евангелистский аналог Христианской Лиги и Трибунала в одном лице — «Черные камизары».

Возглавил движение мясник Жан Мариус — человек необычайной жестокости и силы воли. Небольшой, но мобильный отряд Мариуса громил католические храмы, поджигал дома священников и фискалов, а главное, отбирал у них деньги — и королевские налоги, и церковную десятину. Оружие, по сведениям агентуры, у них было отличное — в основном голландское. Свежих лошадей им пригоняли из Савойи. А страх на обывателей помогали нагонять галлюцинирующие от бесплатного английского гашиша подростки, бродящие по городам и весям и видящие картины Страшного Суда куда как яснее, чем реальный мир.

Когда Томазо прочел первое донесение о «камизарах», он так и не сумел удержаться от улыбки: юмористический посыл дона Хуана Хосе Австрийского читался как на ладони. Мало того, что все до единого бунтари называли себя инквизиторским титулом «комиссар», они подняли мятеж именно в Лангедоке — самом сердце фамильных земель Папы Римского. Это был вызов — ядовитый и весьма недвусмысленный.

«Папа точно Крестовый поход объявит, — тихо рассмеялся, прочитав донесение, Томазо. — На самое святое, скоты, посягнули…» Но вскоре ему стало не до смеха — насмерть перепуганные монахи и священники просто побежали из Лангедока.

И тогда Томазо отыскал в одной из тайных тюрем Ордена падре Габриэля и, предъявив немолодому привратнику тюрьмы приказ Генерала, забрал арестанта с собой.

— Напрасно вы это делаете, святой отец, — покачал головой привратник. — Вы его дело почитайте: упырь упырем… настоящий Ирод.

Томазо кивнул и передал закованного в цепи отца Габриэля своей охране. Он читал дело этого священника, но привратник ошибался: царь Ирод не получал удовольствия от убийств, а потому не годился падре Габриэлю даже в подметки. Но только такой человек мог уравновесить тот ужас, который внушал католикам Лангедока мясник Жан Мариус.

— Куда вы меня? — мрачно поинтересовался падре Габриэль, едва они отъехали от тюрьмы.

— На воспитательную работу, — отшутился Томазо. — Кадетов будете натаскивать.

— На что натаскивать? — вытаращил глаза арестант.

— На то, что вы умеете и любите делать больше всего.

Как ни странно, брошенное на ветер слово «кадеты» мгновенно прижилось, и уже через полторы недели новое народное движение «Кадеты Креста» жгло, убивало, а главное, вгоняло в страх евангелистов Лангедока не хуже, чем «Черные камизары» — католиков.

Однако трясло не только Францию. Нечто похожее происходило и у Томазо дома — на всем Пиренейском полуострове. В Кастилии сопротивление Короне взяли на себя «комунерос»,[22]а в Королевстве Валенсия подняли голову «эрмандады».[23]

И те и другие требовали созыва кортесов и возвращения конституций фуэрос, а заодно свержения итальянских монахов с ключевых должностей и запрета вывоза золотой монеты за пределы их стран. Но Томазо был уверен: рано или поздно его агенты прорвутся к рычагам управления мятежами и все войдет в нужное русло.

И только попытка Ордена перехватить ссудное дело так и не закончилась ничем. Не признающие за королем права на запрет ремесла магистраты и суды по-прежнему покрывали евреев, и те продолжали обмен монеты и выдачу ссуд как ни в чем не бывало. И понятно, что лавки Ордена так и оставались без клиентов, а главные денежные потоки страны по-прежнему шли в обход церковных структур.

Тогда Томазо и напросился на прием к Генералу, объяснил суть своей идеи, а вскоре нанес визит в Совет менял Арагона. Крайне почтительно выразил свое восхищение грамотной работой Совета и после встречных настороженных любезностей объяснил, что при дворе уже раскаиваются, что поддались нажиму Папы и обидели евреев.

— Неужели? — не поверил глава всех арагонских менял.

— Сами судите, — пожал плечами Томазо, — цены продолжают расти, новое мараведи так никто и не признал, а королевская армия даже лошадей не может купить. Уверяю вас, фаворит Изабеллы вовсе не глупый человек. Уж он-то понимает, куда все катится…

Еврей задумчиво хмыкнул.

— И что теперь? Король ведь не может пойти на попятную и снова разрешить евреям ростовщичество. Это — вопрос его чести.

— Совершенно верно, — кивнул Томазо. — Запрет короля останется в силе, но выход есть.

— И какой? — живо заинтересовался главный меняла страны.

— Принять христианство.

Еврей растерянно моргнул и тут же покрылся красными пятнами.

— Вы предлагаете нам предать веру отцов?! — даже привстал из-за стола донельзя оскорбленный старейшина.

— Да никто этого от вас и не ждет, — по-свойски подмигнул ему Томазо. — Но уж по одному-то человеку от каждой семьи окрестить можно? Чистая формальность, а семейное дело спасете.

Старейшина опешил и тут же ушел в себя. Неглупый, много повидавший на своем веку человек, он уже видел всю изящность предложенного решения. Выбрать от каждой семьи самого доверенного человека, поручить ему принять христианство — абсолютно формально, переписать на него ссудную лавку — и вопрос решен!

— А вам-то это зачем? — внезапно насторожился еврей. — Вы ведь, как я понимаю, человек Церкви?

— А вы думаете, Церковь любит проигрывать? — хмыкнул Томазо. — А так — и вам хорошо, и мы свое реноме сохраним.

Он уже видел, что идея посеяна и скоро прорастет — в точности так, как это нужно Ордену.

Ну и, конечно, множество сил у Томазо отнимало дело Переса. Десять свидетелей под присягой показали, что Антонио Перес планировал побег в гугенотский Беарн! Одного этого было вполне достаточно для суда Церкви, ибо искать убежища в иноземной стране, где живут еретики, есть настоящее преступление. Те же свидетели показали, что их сокамерник постоянно использовал богохульные выражения, повторить которые их уста отказываются. И ознакомившийся с показаниями весьма родовитых, надо сказать, свидетелей Верховный совет сдался и тихо, не привлекая ничьего внимания, распорядился перевести королевского секретаря в секретную тюрьму Инквизиции.