class="p1">Вяземский молчал, стиснув зубы. Давно он не чувствовал себя настолько униженным, но, что самое чудовищное — выхода из этой ловушки не было видно. Ни малейшего просвета! На императора он теперь не решался даже взглянуть — шею будто заклинило. Вместо этого он полным ненависти взглядом вперился в молодого Василевского.

Вот он, главный его промах последнего времени. Он неверно оценил этого щенка с самого начала…

— Совсем потерял нюх… — с горечью пробормотал он, повторяя слова Романова.

— Вот именно. Я ведь не зря разговор начал с вопроса о том, что в тайге неспокойно. Ты хоть в курсе, что там за заваруха была в Самуси?

— Самусь? — встрепенулся губернатор.

— Деревенька такая к северу от города.

— Да я знаю, где это. Но что, собственно…

— В этом и беда, Сергей. Ты слишком увлёкся укреплением своей власти и дрязгами с Демидовым. В то время как у тебя под боком, похоже, зреет самый крупный прорыв демонов из Ока Зимы со времён Петра Великого. А ты, похоже, узнаёшь об этом от меня. Где были твои егеря, которые круглый год должны прочёсывать тайгу с разведывательными экспедициями? В каком состоянии гарнизоны в приграничье? Или ты и эти службы похерил, как и Священную Дружину?

— Прорыв из Ока Зимы? Это… какой-то вздор. Чудовищ в последнее время и правда развелось больше обычного. Но…

— Ох, лучше уж помолчи, — Романов протестующе поднял покрытую каменной коркой ладонь. — Не закапывай себя ещё глубже. Ты заигрался, Вяземский. У тебя под боком — Сайберия. И твоя задача, как губернатора — следить за тем, чтобы оттуда не было новых угроз. Но с этой задачей ты не справляешься. Как и с поставками эмберита в нужных объемах.

— Ваше Величество, я…

— Ты отстранён! — отрезал Романов. — Исполняющим обязанности губернатора Томской Губернии пока ставлю Горчакова-младшего. Путилин тоже останется здесь, с чрезвычайными полномочиями. У него теперь… отдельная миссия.

Вяземский не выдержал и зажмурился, откинувшись на спинку сиденья. Никогда ещё он не чувствовал себя настолько беспомощным. Казалось, что поле синь-камня не просто лишило его Дара, но и медленно высасывало саму жизнь.

— Я дам тебе возможность сохранить лицо, — продолжил император. — Хотя бы частично. Ты ведь собирался устроить приём вечером? Вот на нём сам и объявишь, что складываешь с себя полномочия и добровольно передаёшь себя в руки Трибунала. Это будет менее унизительно, чем арест.

Губернатор слушал эти слова отстранённо, так и не раскрывая глаз. Кулаки его сжались так, что костяшки побелели, ноздри раздувались от частого глубокого дыхания.

Он сейчас готов был руку отдать на отсечение за одну только возможность вернуться на день назад и всё переиграть. Это ведь этот проклятый байстрюк его подставил, сговорившись с Путилиным! Если бы не он — от всех обвинений можно было отбиться.

Вяземский, наконец, приоткрыл глаза и встретился взглядом с ненавистным мальчишкой. Тот тоже, не отрываясь, смотрел на него исподлобья, и от этой дерзости у губернатора кровь застучала в висках.

Щенок! Выскочка! Выродок!

Поле синь-камня не давало ему применить Дар, иначе бы мальчишка под его взглядом уже давно бы превратился в месиво из костей и фарша. Однако… Это ведь действует в обе стороны. Стало быть, и Пересмешник сейчас лишён своего жуткого Дара. И он просто мальчишка, сидящий напротив — только руку протянуть…

Самообладание окончательно покинуло губернатора, и он вдруг ринулся вперёд через салон, вцепившись в Василевского. Навалился всем весом, пальцы его, увенчанные перстнями, сомкнулись на горле мальчишки. Даже без Дара Вяземский обладал недюжинной силой, и свернуть человеку шею для него было секундным делом.

Он зарычал почти по-звериному, усиливая натиск так, что на лбу вздулась пульсирующая жила. В салоне раздавались протестующие окрики Путилина. Машину дёрнуло — похоже, водитель дал по тормозам. Двери распахнулись, в салон просунулись телохранители императора, ехавшие спереди. Вяземский не обращал на всё это никакого внимания — он был сосредоточен только на том, чтобы давить всё сильнее.

Однако все его усилия были напрасны. Мальчишка встретил его атаку горящим взглядом и странной, будто бы торжествующей улыбкой на побагровевшем от напряжения лице. Он словно бы только и ждал всего этого.

В груди, в районе солнечного сплетения, вдруг начала разливаться странная тянущая боль, усиливающаяся с каждым мгновением. Это не было похоже на сердечные колики. Это вообще ни на что не было похоже. В грудь будто бы вонзились призрачные, холодные, как сталь, пальцы, вцепившиеся в нутро и тянущие его наружу. Стало тяжело дышать, а потом всё тело обдало волной непередаваемого ужаса.

Вяземский отшатнулся, ослабив хватку, но теперь мальчишка, в свою очередь, вцепился в него, удерживая на месте. Лица их оказались напротив, совсем близко, и губернатор услышал его сдавленный шёпот:

— Я же обещал, что вы пожалеете…

Губернатор, наконец, отшатнулся, и телохранители оттащили его назад, снова усадив на сиденье. Он закашлялся, хватаясь за грудь и с нарастающим ужасом прислушиваясь к ощущениям.

— Что… Что ты… натворил?

Мальчишка, откинувшись на сиденье и поправляя помятый воротник, смотрел на него с убийственным спокойствием и молчал. Вяземский же, наконец, осознав произошедшее, закричал уже во весь голос, срывая глотку:

— Что. Ты. Со мной. Сделал⁈

© Владимир Василенко

Новосибирск, декабрь 2023 — апрель 2024

Эпилог

С утра ударил морозец, да такой, что стёкла на окнах покрылись по краям узорами. Сад тоже весь искрился инеем — на деревьях каждая веточка была словно пушистая белая гусеница. Смотрелось красиво, особенно из окна второго этажа.

В доме было зябко — ремонт системы отопления ещё не был закончен, и пока приходилось довольствоваться жар-камнем. Но это были такие мелочи, что я не обращал на них внимания. В самом скором времени всё изменится. Наша договорённость с Путилиным на аренду западного крыла дома под его резиденцию оставалась в силе. Взамен я получил возможность отреставрировать весь особняк за казённый счёт. Денег на это не жалели, тем более что Аркадий Францевич теперь занимал в губернии куда более высокое положение. Правда, я сам пока не совсем понимал, какое — после той памятной поездки на императорской машине прошло уже два дня, и за это время катехонец был так занят, что почти не появлялся дома.

Впрочем, по этому поводу я тоже не переживал. Наоборот, даже рад был, что меня наконец-то оставили в покое. Эти два дня я провёл, отсыпаясь, отъедаясь и проводя всё