Она внезапно появилась на линии.

— Нам нечего обсуждать, — спокойно сказала она.

— Нам нужно все обсудить…

— Нет. Я уже наговорилась досыта. И мне нечего тебе больше сказать, кроме одного: я решила остаться здесь с мальчиками еще на неделю. Я позвонила Фионе и сказала, что она следующую неделю свободна. И я хочу, чтобы к нашему возвращению в следующее воскресенье ты подыскал себе место, где будешь жить.

— Дом же не только твой…

— Есть два пути разрешить наши проблемы, Бен. Вежливо. Или со скандалом.

Телефон дрожал в моей руке.

— Но это же и мои сыновья, — наконец выговорил я.

— И я не собираюсь их от тебя прятать. Так что, если ты захочешь на этой неделе заехать и повидаться с ними, я не стану возражать. Но не звони больше сегодня. Мы не будем отвечать.

И она повесила трубку.

Я положил трубку и обхватил ладонями голову. Я оставался в такой унизительной позе, наверное, целый час (во всяком случае, так мне показалось), мысленно проигрывая снова и снова тот момент, когда я схватился за бутылку.

Прекрати. Переживи. Возьми поливочный шланг, широкую клейкую ленту, бутылку ирландского виски и бутылочку с транквилизаторами. Затем поезжай в какое-нибудь пустынное место засунь шланг в выхлопную трубу, закрепи его клейкой лентой просунь в окно машины, заклей образовавшуюся щель в окне, проглоти таблеток двадцать «валиума», запей их хорошим глотком виски, поверни ключ в зажигании и покорись неизбежному. Потеряешь сознание, абсолютно ничего не почувствуешь. Признайся себе: ты никогда не сможешь жить с грузом этой вины. Ежечасно тебя будет мучить страх: Они сегодня разыщут… сегодня они придут за мной… сегодня последний раз, когда я смогу увидеть своих мальчиков. И даже если тебе удастся на какое-то время избежать ареста, страх перед ним сделает твою жизнь невыносимой. В любом случае ты потеряешь все. Прекрати агонию сейчас. Аккуратно. Без суеты.

Я встал, однако ноги подкосились, я снова опустился на диван и зарыдал. Я совсем утратил контроль над собой. Я оплакивал моих сыновей. Себя самого. Я был виновен не только в убийстве, но и в ненависти к самому себе — отвращении, которое заставляло меня презирать ту жизнь, которую я вел. И теперь, в последние часы моего прежнего существования, мне придется принять злую иронию: отчаянное желание сохранить то, от чего я совсем недавно хотел сбежать. Если бы я верил в какое-то высшее существо — какого-то мистера Всеумейку, — я бы бухнулся на колени и попросил: верни мне отупляющую электричку, тоскливые часы, проведенные над дополнениями к завещаниям, корпоративное лизание задниц. Верни мне домашнюю рутину, семейные дрязги, бессонные ночи. Верни мне моих детей. Я никогда больше не буду думать, что настоящая жизнь где-то в другом месте. Никогда больше не буду проклинать выпавшую мне судьбу. Только дай мне еще один шанс.

Я вскочил на ноги и, схватив бутылку виски, поднялся по вестнице. В спальне я нашел бутылочку с «валиумом». Я высылал дюжину себе в рот и запил парой больших глотков виски.

Но желудок мой тут же воспламенился. Меня внезапно вывернуло наизнанку. Прямо-таки реактивная рвота — на стены ванной комнаты, на кафель пола, раковину, унитаз.

Я почти не помню, что было после. Когда я очнулся, вонь от сдобренной виски блевотины едва снова не вызвала рвоту. Полностью одетый, я с трудом встал под душ, включил холодную воду и подставил лицо под струю, при этом широко открыв рот.

Я стащил с себя спортивный костюм и оставил все в душевой. Даже не потрудившись вытереться, я выполз из ванной и свалился на постель.

Потом оказалось, что уже утро понедельника. И звонит телефон. Я снял трубку и пробурчал что-то невнятное.

— Мистер Брэдфорд, это вы?

Черт. Эстелл. Я попытался разглядеть, сколько времени на будильнике. 10.47. Черт, черт, черт.

— Мистер Брэдфорд, вы меня слышите? — В ее голосе ясно звучало беспокойство.

— Я заболел.

— Это и по голосу чувствуется, мистер Брэдфорд. Ваша жена с вами?

— Уехала с детьми к сестре.

— Тогда я немедленно звоню врачу…

Я внезапно полностью проснулся:

— Никаких врачей, никаких врачей…

— Мистер Брэдфорд, у вас совершенно больной голос.

— Отравился, вот и все. Плохой суп из банки.

— Это может быть ботулизм. Я сейчас же звоню врачу нашей компании…

— Эстелл, худшее уже позади. День в постели, и я буду как огурчик.

— С этими супами из банок всегда надо быть предельно осторожным, мистер Брэдфорд.

— Выживу. Отмени все мои встречи. Скажи Джеку. Я позвоню позже, когда немного приду в себя…

— Нет, мистер Брэдфорд, я сама вам позвоню. И если вы хотите, чтобы я позвонила сестре миссис Брэдфорд…

Ни в коем случае. Мне нужно, чтобы Бет оставалась в Дарьене как можно дольше.

— Я сам с этим разберусь, Эстелл.

— По крайней мере, позвольте мне позвонить вашему семейному врачу…

— Я совсем засыпаю. Поговорим позже.

Я повесил трубку. И час пролежал, уставившись в потолок. Мне не хотелось вылезать из постели. Никогда. Мне хотелось думать о той сцене в подвале как о кошмарном сне. И когда тяжелый смрад ванной комнаты добрался до моих ноздрей, я проклял свой наполненный блевотиной желудок, который в очередной раз меня подвел. Будь у меня нормальный желудок, я бы уже был мертв и счастлив.

Вонь в конце концов выгнала меня из постели. Я добрый час драил ванную комнату. К тому времени как я закончил, стиральная машина уже избавила спортивный костюм Гари от гнусных запахов. Я сунул его в сушку, вернулся в постель и закрылся с головой одеялом.

В таком положении я оставался несколько часов. Умственный паралич. Физический паралич. Я не знал, что делать дальше.

В четыре часа снова зазвонил телефон. Эстелл. Я уверил ее, что поправляюсь. Повесил трубку. Потащился к окну и в щель. Посмотрел на дом Гари. Он умер. Я тоже умер. Завтра я схожу к нашему врачу, пожалуюсь ему, что у меня нервы ни к черту, и уйду с рецептом на гору «валиума». На этот раз я все проделаю как надо. С водой, а не виски.

Я опять залез под одеяло. Начал рыдать и ударил кулаком по прикроватному столику. Попал по пульту дистанционного управления, и включился телевизор. Картинка на экране остановила мои рыдания. Полоумный евангелист в костюме из синтетики разглагольствовал, перед ошалевшей аудиторией сельских прихожан в какой-то огромной церкви из бетонных блоков.

— И тогда, — гремел его преподобие, — Иисус сказал Никодемусу: «Ты пришел ночью, но Я принесу свет. Если человек не родится снова, он не сможет увидеть Царство Божье». Как вы думаете, почему Иисус сказал, что, если вы не родитесь повторно, вам не видать Царствия Небесного? И что значит родиться заново? Это вовсе не означает возврат к вашему младенчеству. Вы не станете снова ребенком. Нет… это означает следующее: хотя в этот мир в первый раз вас принесла мать, если вы не родитесь снова и не примете Иисуса как вашего Господа и Спасителя, вы сохраните Сатану в своем сердце. Ад без Бога — вот куда вы направляетесь. Но когда вы рождаетесь заново, вам дается второй шанс. Кровь ягненка смывает ваши грехи. Вы обновляетесь, вы становитесь новым. Получается, что вы убили свою прежнюю жизнь и вернулись, получив второй шанс. Вы вновь рождаетесь обновленным человеком…