Спустя несколько недель его навестил солитер – к этому выводу пришли все, да и он сам. Мохтар ел с утра до вечера и ночь напролет, но не набирал веса. Кто-то утверждал, что тело таким образом корректирует потерю веса после малярии и диареи. Мохтар ел, ел и ел, но почему-то худел все сильнее.

– С ним можно жить, – сообщил ему один друг. – Сосуществовать.

– А ты керосинчиком его, – посоветовал другой.

Выяснилось, что это давний обычай – пить керосин, чтобы вытравить паразита. Мохтар решил обождать, и спустя еще неделю метаболизм нормализовался. То ли солитер ушел сам по себе, то ли его и не было – Мохтар не понял. Еще несколько недель Мохтар наслаждался нормальной работой пищеварительной системы, а затем познал ни с чем не сравнимую боль от камня в желчном пузыре. Провалялся в больнице еще ночь и на волю вышел помятым.

Три месяца он провел в Йемене и болел каждые четыре или пять дней. Ему рекомендовали опасаться питьевой воды, фруктов, любой пищи, где могут таиться бактерии, – он же американец, он не приспособлен к организмам, с которыми свыклись йеменцы. И хотя Мохтар знал, что от некоторой пищи в некоторых деревнях стоит отказываться – да почти от любой пищи, от любой необработанной пищи, от любой воды, соков, фруктов, в любых деревнях, – отказываться он не мог. Он гость, а гость должен уважать хозяев, и нужно подчеркивать свое йеменское наследие, а чужеродность и хрупкость, наоборот, не подчеркивать. Так что Мохтар ел все, что дадут, и надеялся на лучшее. Диарея приключалась так часто, что он бросил считать и переживать. В конце концов, это невысокая цена за легендарную йеменскую щедрость.

Он продолжал ездить. Опять в машину. По разбитым дорогам, через узкие горные перевалы, в новые деревни, где всякий раз его приветствовали традиционными замилями, а потом проводили лотерею – разыгрывали, кому выпадет честь его приютить. За обедом и катом его неизменно усаживали на гору подушек и одеял во главе стола, точно монгольского полководца. Всегда подавали холодную газировку – едва Мохтар прибывал в деревню, детей посылали купить газировки, пешком за много миль. А за экскурсией по террасам, и обедом, и катом всегда следовали подарки. Если регион славился манго, Мохтар увозил с собой кучу манго – немыслимо столько съесть. Если в регионе делали мед, Мохтару дарили столько меда, что хватило бы наполнить ванну. И разумеется, всякий раз он уезжал с кофейными ягодами, лучшими образцами деревенского урожая, и возвращался в Сану, складывал образцы в угол гостиной у Мохамеда и Кензы и ложился спать.

Он съездил в Бейт Алия, в двух часах от Саны, более двух тысяч метров над уровнем моря. Там земля была благословлена обильным водоносным слоем, и фермеры возделывали тридцать тысяч деревьев. Он съездил в Бани Матар, около двух часов от Саны и в тысяче восьмистах метрах над уровнем моря. В Бани Исмаил он видел самый драгоценный и дорогой йеменский кофе. Зерна маленькие, почти круглые, урожай сильно зависит от дождей. Местный кооператив был дружелюбен и дисциплинирован, но там не знали наверняка, сколько кофе производят. За один урожай, сказали Мохтару, наполняем по два грузовика в неделю плюс-минус восемь недель. Более точных подсчетов они не проводили. В Аль-Удайне Мохтар видел самые красивые зерна во всем Йемене. Но не все поездки увенчивались успехом. Наоборот – успех выпадал редко. Как-то раз Мохтар семь часов ехал в Хадджу – согласно его исследованиям, это кофейный регион. Приехав, никакого кофе он не нашел. Местного крестьянина на пыльной дороге потрясло, что Мохтар зазря притащился в такую даль.

– Кофе выращивал дед моего деда, – сказал крестьянин. – Ты припоздал лет на сто.

Всякий раз, когда Мохтар возвращался в Сану, Мохамед и Кенза видели при нем очередной мешок и замечали, что их гостиная как будто съеживается. Но оба помалкивали, принимая за беспримесную правду то, что Мохтар им сообщил, – что он пишет курсовую про кофе в Йемене.

Однако спустя время стало ясно, что обманывать их больше нельзя.

– Я начинаю бизнес, – сообщил им Мохтар.

– Что ж ты раньше-то не сказал? – спросили они.

Даже не знаю, как ответить, отозвался он. Хамуд велел планами ни с кем не делиться. Но с другой стороны, посмотрим, что такое для йеменцев местное кофейное производство. Несерьезно. С тем же успехом можно говорить, что торгуешь леденцами. На продаже кофе никто не зарабатывает.

– Но у меня может получиться, – прибавил Мохтар.

Он рассказал, где побывал, показал фотографии. Мохамед и Кенза были изумлены. Они никогда не видели этих районов Йемена. В Иббе, конечно, бывали, но в Хайме нет, и в Буре, и Хаддже, и в Бани Хаммад.

– Что ж ты нас-то с собой не взял? – спросили они.

Иногда он брал их сына Нуридина. Восемнадцать лет, самый старший из шестерых детей, что по-прежнему жили дома. Только что окончил школу, перспектив никаких. Подумывая про американский колледж, он подал на визу в посольство США, и там его завернули с комической снисходительностью.

– Кто вас спонсирует? – спросили его.

– Мой брат Акрам, – ответил Нуридин. – Он работает вахтером в Современном еврейском музее в Сан-Франциско.

– В Сан-Франциско? Да это самый дорогой город в мире! – сказал агент и в визе отказал.

Тогда Нуридин подал документы на рабочую визу в Южную Корею. Визу получил, прилетел в Сеул, приземлился, но его не пустили. Все бумаги были в порядке, но его опять посадили на самолет и отправили обратно. Тогда он полетел в Малайзию, исторически гостеприимную к йеменцам, и там одно время работал в ресторане, где ему платили смешные деньги, да еще и издевались.

А теперь Мохтару не помешала бы помощь. Ему нужен человек, который будет ездить с ним по регионам, помогать каталогизировать образцы, записывать имена фермеров, урожаи. Нуридин стал первым сотрудником Мохтара, а вопрос зарплаты они, естественно, отложили на потом.

Мохтар по-прежнему навещал племенные территории, в нескольких часах или нескольких днях езды от Саны, и всякий раз брал с собой нож и пистолет «зиг зауэр». У шофера была полуавтоматическая винтовка. Если предстояла поездка в особенно беспокойный или непонятный район, с ними ехал охранник с «калашом» и гранатой. Все это было в порядке вещей. В Йемене проживают двадцать пять миллионов человек, и в стране минимум тринадцать миллионов единиц оружия – в пересчете на душу населения это самое вооруженное государство после Соединенных Штатов. Мужчины носили «калаши» на улицах. Приходили с ними на свадьбы.

В детстве Хамуд подарил Мохтару пистолет, кольт.45-го калибра, и Мохтар его сохранил. В конце концов он купил старый АК-47 и порой одалживал у Хамуда АКС-74У 1983 года. Спокойнее, когда они лежат в фургоне, – мало ли, вдруг опять влипнешь в межплеменную распрю или кто-нибудь покусится на наличку, которую Мохтар носил под ремнем. Или бензин понадобится.