— Мой отец работал на заправке. И мы были очень бедны. Впрочем, это тебе и так известно. У Паоло тоже нет денег, как нет и особых идей, позволяющих их заработать. Если ты это имеешь в виду, говоря о моем «возвращении к корням»…

Анджелина, вытянув перед собой ноги, долго на них смотрела. У нее-то щиколотки были весьма стройные.

— Погоди… — Она вдруг вскинула глаза на мать. — Значит, он и со своей женой здесь жил?

— Ну да. А потом она с кем-то там познакомилась и уехала, а эту квартиру оставила ему, и мы очень рады, что она у нас есть.

— Я ничего не понимаю, — наконец призналась Анджелина.

— Да? Ну, и я тоже.

Мэри взяла Анджелину за руку. И внезапно поняла — как же она была глупа, что не понимала этого раньше! — что дочь никогда не простит ей ухода из семьи, от отца. Никогда — во всяком случае, не при ее, Мэри, жизни. А ведь жить ей осталось совсем чуть-чуть. Но то, что она сейчас поняла, было просто ужасно — и в голове у Мэри вдруг снова проскочил знакомый «электрический разряд», потому что она опять рассердилась.

Ну, и пожалуйста!

— Мам, я не хочу, чтобы ты умирала. Вот в чем дело. Ты лишила меня возможности заботиться о тебе в старости, а я так хотела быть с тобой рядом, если ты… когда ты будешь умирать. Правда, мам, я очень этого хотела.

Мэри посмотрела на нее — на эту немолодую женщину с морщинами вокруг рта.

— Мам, я только пытаюсь тебе объяснить…

— Я понимаю, что именно ты пытаешься мне объяснить. — И теперь Мэри приходилось быть очень осторожной. Она обязана была быть осторожной, потому что эта женщина, эта бывшая девочка, была ее дочерью. И она не могла сказать ей — своему ребенку, которого любила больше всего на свете, — что совсем не страшится собственной смерти, что почти готова с ней встретиться, не совсем, конечно, готова, но почти, все равно ведь к тому все идет, и ужасней всего наконец осознать, до чего износила тебя жизнь, истрепала до предела, доконала, и вот теперь она, Мэри, действительно почти готова умереть и, наверное, скоро умрет. Обычно почти у всех людей возникает желание уцепиться за жизнь, прожить еще хотя бы несколько лет, и Мэри у многих это замечала, но сама подобного желания не испытывала. Или все же испытывала? Нет, пожалуй, нет. Нет. Она чувствовала, что устала до предела, что она почти готова, однако сказать такое своему ребенку не могла, ей даже подумать об этом было страшно. Больше всего ее пугало другое: стоило ей представить себе, как она лежит и умирает здесь, в этой самой комнате, а Паоло мечется вокруг, и ее тут же охватывал ужас — ведь тогда она больше не увидит ни своих девочек, ни своего мужа, того мужа, отца своих дочерей, и она никогда больше не увидит их всех вместе. Вот что действительно ее страшило. Но она не могла сейчас сказать дочери, что если б тогда понимала, как ужасно поступает по отношению к ней, к своему самому любимому маленькому ангелу, то, возможно, никогда бы так не поступила.

Но такова жизнь! И эта жизнь была такой путаной! Анджелина, дитя мое, пожалуйста…

— Ты даже не взяла тех денег, которые папа тебе должен после развода, — у нас в штате Иллинойс ты могла бы получить неплохую сумму.

— Но, детка… — сказала Мэри. И умолкла, подыскивая слова. Потом наконец продолжила: — Понимаешь, когда влюбляешься по-настоящему, то словно попадаешь в некий… — Мэри сделала неопределенный жест у себя над головой, — …пузырь, что ли. И больше уже не думаешь. И потом, с какой стати мне брать у него эти деньги? Я ведь ни пенни не заработала.

Ох, мамочка, ну и дура же ты, подумала Анджелина.

А Мэри медленно покачала головой и сказала:

— Наверное, я просто дура.

— Понимаешь, если бы ты все-таки взяла эти деньги, то я, например, смогла бы почаще приезжать к тебе. Вот по крайней мере один из способов на что-то их употребить.

— Да, понимаю. Теперь понимаю.

— И почему ты говоришь, что ни пенни не заработала? Ты же нас пятерых вырастила!

Мэри кивнула.

— Видишь ли, я всю жизнь чувствовала себя во власти твоего отца и его семьи. Словно я его содержанка. Мне, конечно, следовало бы найти работу. Но, с другой стороны, я тут же задавала себе вопрос: а зачем, собственно, мне выходить на работу? Я не знаю, как вы с Джеком решаете финансовые проблемы, но вот что я скажу, Анджелина: очень хорошо, что ты всю жизнь работала. Это всегда делает отношения между супругами куда более правильными и справедливыми.

— Джек собирается ко мне вернуться, — сказала вдруг Анджелина.

— А Джек от тебя уходил? Я и не знала! — Мэри придвинулась к дочери и внимательно на нее посмотрела.

— Мне не хочется об этом говорить, но в случившемся была и моя вина. В общем, он возвращается. Как только я приеду обратно.

— Значит, он уходил?

— Да. И говорить я об этом не хочу.

Вот теперь Мэри по-настоящему испугалась: ее болтливый маленький ангел, ее девочка, которая всегда все ей рассказывала — либо когда Мэри укладывала ее спать, а она делала это каждый вечер, либо во время долгих купаний в ванне, — куда она, эта девочка, исчезла? Куда все ушло? Р-раз — и нет ничего!..

— Детка, — сказала она, помолчав, — это, разумеется, не мое дело, но не замешана ли тут другая женщина?

Анджелина посмотрела на мать, и взгляд ее вдруг стал холодным, как камень.

— Да-а, — протянула она, — замешана… — И через мгновение выпалила: — Ты!

— Что ты имеешь в виду? — не поняла Мэри.

— Всего лишь то, что этой «другой женщиной» была ты, мама. Я так и не смогла пережить твой отъезд. И не могла перестать говорить о тебе. А Джек в итоге сказал, что я влюблена в собственную мать.

— Ох, детка… Ох, боже мой! — прошептала Мэри.

— Он ушел от меня год назад, и я еще прошлым летом собиралась тебя навестить, но он все время говорил, что, возможно, вернется, вот я и осталась дома, но сейчас он действительно намерен вернуться.

После этих слов Анджелина все же позволила матери обнять ее. И еще долго плакала у Мэри на груди, перемежая всхлипывания стонами, исполненными такой мучительной боли, что Мэри невольно отстранялась, чувствуя, что с ней эта боль никак не связана. Наконец Анджелина подняла голову и высморкалась.

— Ну вот, теперь мне гораздо лучше.

Они еще долго сидели рядышком на диване, и Мэри одной рукой обнимала свою девочку, а второй поглаживала ее по ноге. Обе какое-то время молчали, а потом Мэри сказала:

— Знаешь, когда я впервые увидела тебя в этих джинсах, то подумала, что ты, наверно, любовника себе завела.

Анджелина даже выпрямилась от удивления.

— Что?!

— Я же не знала, что дело во мне.

— Мам, ты это о чем?