— Мама!

Что-то еще задело ее ногу, и она, резко отдернувшись, ударилась головой о край каталки. Пожалуйста, не надо! Только не крысы! Они наверняка хорошо видят в темноте. Эмори представила себе зверька, который затаился в углу и смотрит на нее, оскалив пасть. Из пасти капает слюна — наверняка заразная…

«Не люблю все время говорить о плохом, но вынуждена задать тебе вопрос. Чем, скорее всего, будет питаться крыса, запертая в цементном мешке вместе с голой девочкой?»

Эмори застонала и на секунду услышала свой стон. Потом гитарные риффы заглушили все остальные звуки.

«Я знаю, крысы в еде непривередливы; они благодарны за любую предложенную им еду. Наверное, нежная юная девушка придется им по вкусу. Ты со мной согласна? По сравнению со старым иссохшим бомжом ты для них — как нежная мраморная говядина».

Эмори снова вгляделась в окружавший ее мрак. Она чувствовала, как крыса следит за ней, но сама не видела ее.

«Интересно, умеют ли они лазать».

Каталка заскрипела, когда Эмори сдвинулась на середину.

«Наверное, если их много, они способны построить крысиную пирамиду и взобраться наверх друг по другу. Они изобретательные твари. Мне говорили, что иногда они нарочно кусают жертву в щеку, чтобы та открыла глаза и они могли выгрызть их из глазниц. Для них это хорошая приманка. Они коварны. Да, эти мелкие твари очень коварны!»

— Нет там никакой крысы, — вслух сказала Эмори. — Как крыса сюда попадет?

«Ага, в том-то и загвоздка. Хотя… он ведь как-то поместил сюда тебя. Может, он и крысу подбросил… или двух, или трех. В конце концов, он отрезает части тела и рассылает их родственникам жертвы; его способ развлекаться можно назвать в лучшем случае сомнительным. Скорее всего, у него не все дома».

У Эмори чаще забилось сердце; пульс глухо стучал в изуродованном ухе.

В очередной раз, когда крыса пробегала мимо, она отчетливо разглядела ее, пусть всего на миг. Потом упитанный грызун скрылся во мраке.

Вход в пентхаус Эмори караулил полицейский Томас Гиллеспи. В одной руке он держал чашку кофе, а в другой — бутерброд с ветчиной. Губы у Гиллеспи были испачканы майонезом; и на нагрудном кармане его форменной рубашки висела майонезная клякса, которая постепенно двигалась вниз. Сначала Портер хотел сказать Гиллеспи, что он испачкался, но потом решил промолчать. Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем клякса сползет вниз, на пол. Нэш тоже заметил майонез, но ничего не сказал. Портер и Нэш понимающе переглянулись.

— Вижу, ты тут устроился с удобствами, — заметил Портер, переступая порог.

Гиллеспи откусил очередной кусок и вытер рот рукавом.

— Все лучше, чем восемь часов торчать в патрульной машине, — ответил он с набитым ртом. — Никогда не видел такой красивой квартиры. — Он кивнул в сторону гостиной: — Диван со встроенным массажем или чем-то в этом роде. Стоит на него сесть, и подушки делают тебе массаж. Телевизор тоже откуда-то узнает, что ты здесь, — включается, как только ты заходишь в комнату. Нет, я не просиживаю штаны во время работы — разве что минутку-другую. Да, кстати, внизу у них настоящий ресторан и магазин деликатесов; там я купил поесть. Такого вкусного бутерброда я в жизни не ел! — Он откусил еще кусок; ломоть ветчины упал ему на ботинок.

— Том, где она? — спросил Портер, теряя терпение.

Гиллеспи махнул второй рукой в сторону коридора, едва не расплескав кофе.

— В своей комнате, левая дверь, а не правая. Кстати, ее зовут Нэнси, Нэнси Барроуз. Не женщина — огонь!

Портер прошел мимо него в коридор. Гиллеспи последовал за ним.