Вечер выдался промозглым, но все мы вышли из дома в прекрасном настроении. Билл, казалось, сгорал от нетерпения, желая дойти до дансинга побыстрее, и мы явились туда как раз, когда уже начала выстраиваться очередь. Публика подобралась разнообразная, больше всего было военных с дамами, и все гудело, напоминая вавилонский котел из акцентов.

Мы ждали, моросил дождь, а рядом новозеландцы шутили над плакатом «Не болтай – у стен есть уши» и другими, где красочно изображались «земельные девушки» из женской сухопутной армии. Чарльз скорчил рожицу, рассмешив меня. Карьера, где нет места мужчинам, горела синим пламенем. Он был таким милым!

Когда мы наконец попали внутрь, в зале уже вовсю кружились парочки. На сцене играл ансамбль, и, закрыв глаза на то, что почти все мужчины были в военной форме, а девушки не в вечерних платьях, а в обычных, можно было представить, что мы в мире, где нет ужасов войны.

Уильям сразу пригласил на танец Банти, а мы с Чарльзом немного понаблюдали за ними. Счастливая Банти танцевала фокстрот с Биллом, и шифон порхал за ней, как божья коровка, летящая на небо. Я помахала им, смеясь.

– Кажется, теперь мы сами по себе, – Чарльз попытался перекричать музыку и гомон в баре. – Потанцуем или сперва выпьем чего-нибудь, отметим вечер?

– Выпить совсем не повредит, – крикнула я в ответ. – А что будем праздновать? Скорее, вон свободный столик.

Пара влюбленных освободила столик, отправившись танцевать, и я рывком потащила Чарльза к столику, боясь не успеть. Мы довольно грубо оттеснили коротышку, говорившего с какой-то высокой барышней, и плюхнулись в обитую бархатом кабинку.

Коротышка признал поражение, и у нас одновременно вырвалось «Ура!», и мы победоносно расхохотались.

– Ловко мы их, – улыбнулся Чарльз, подзывая искусно лавировавшего между людьми официанта. – Готов поспорить, в танце ты дьявольски хороша. Шампанского?

Он чуть помедлил, нахмурившись.

– Я же не похож на хлыща, правда?

– Нет, что ты, – заверила его я так горячо, словно каждый четверг только и делала, что ходила в дансинг и пила шампанское.

– Отлично, – просиял он, делая заказ, затем посмотрел на меня с улыбкой.

– Ты же прекрасно понимаешь, что я делаю вид, будто ко всему этому привык, не так ли? Скажи, у меня получается хоть чуть-чуть?

Вообще-то пока все шло довольно неплохо.

– О да, – поддержала его я, – еще как получается.

– Слава богу. Не знаю, что на меня нашло, честно. Пижон из меня никудышный. Завтра буду себя крыть последними словами, если продолжу в том же духе.

– У нас же праздник, так отчего же не повеселиться? – я поспешила на выручку.

– Уговорила, – усмехнулся Чарльз.

– Правда, нужен повод, но какой? – размышляла я, хотя это было совершенно неважно.

Чарльз наклонился ближе, чтобы заглушить шум в зале. Появился официант с бутылкой и двумя бокалами.

– Думаю, стоит отпраздновать то, что я возвращаюсь на фронт, столь чудесным образом проведя время с тобой.

Я густо покраснела.

– Да я же ничего особенного не делала. Мы же просто были в кино и говорили по телефону. Ну и вот это вот.

Официант разлил по бокалам шампанское с молчаливого одобрения Чарльза.

Он передал мне бокал, на миг лицо его стало жестким, взгляд синих глаз посуровел.

– Невеселый выдался год, порой бывало очень тяжело.

Сейчас Чарльз меньше всего походил на франтоватого ферта. Он прокашлялся.

– Эмми, хочу сказать тебе, если, конечно, не против, что все это время ты была единственной моей радостью.

Я вцепилась в ножку бокала, заставляя себя посмотреть ему прямо в глаза.

– Мне с тобой тоже очень хорошо. Спасибо тебе, – ответила я так тихо, что он вряд ли что-то услышал. О таком не кричат.

Какими красивыми были его глаза! Может, все дело было в шерри? У меня перехватило дыхание.

Он поднял бокал.

– За нас, Эмми Лейк.

Бокалы зазвенели, а мы все смотрели друг на друга.

– За нас, – повторила я, и чуть слышно прошептала: «За нас, о Господи».

Потом мы помолчали немного, и Чарльз, отставив бокал в сторону, сделал самый естественный жест на свете – взял меня за руку.

Но тут появились Билл и Банти, и я поспешно отдернула руку, о чем немедленно пожалела. Если даже он и подумал, что это вышло нелепо и грубо, то ничего не сказал, лишь повел бровью и улыбнулся мне.

Но как оказалось, вниманием Банти всецело завладел Билл. Разговор, несмотря на все наши ухищрения, не очень-то клеился – приходилось перекрикивать музыкантов и толпу, а Билл все не находил себе места. Он нервничал еще сильнее прежнего и с радостью остался за столиком с Банти, когда Чарльз пригласил меня на танец.

Квинтет старался что есть мочи, на танцплощадке было довольно людно, но нам быстро нашлось место, и мы оказались в самом центре кружащихся пар. В танце Чарльз вел уверенно и был искусен, с ним я совершенно не чувствовала себя мешком угля на плоту в потоке, как иногда бывает с плохими партнерами. С ним было по-настоящему здорово, и я хотела, чтобы это продолжалось всю ночь. Эдмунд никогда не любил танцы, и с ним я никогда так не веселилась.

Мы танцевали фокстрот, затем кружились, вальсируя, и не было ни мысли о звонках, бомбежках и заботах. Просто танцы и смех, и красивый мужчина, с которым было хорошо рядом. От всего этого голова шла кругом.

Со сцены объявили перерыв, и мы вернулись к столику, чтобы перевести дух. Все волнения Билла как рукой сняло, он улыбался шире, чем Чеширский кот, а Банти всхлипывала, и такой счастливой я еще никогда ее не видела.

Сама не своя от счастья, она почти что плакала, подняв свою левую руку.

– Эмми, смотри! Смотри же!

Билл только что сделал моей лучшей подруге предложение.

Не время было думать о ссоре с ним или о споре с Банти из-за этих дурацких писем. Сбылась ее самая сокровенная мечта.

Миг – и за столиком закипел самый настоящий водоворот объятий, поздравлений, восторженных визгов, слез радости и восклицаний, и Чарльз крепко жал руку Билла, повторяя «Молодец, старина», и все было так, будто мы знали друг друга всю жизнь. Затем Банти обняла меня, и я наконец разглядела прекрасное кольцо, когда-то принадлежавшее матери Билла, и снова захотелось плакать. Я знала, как сильно он ее любит и как сильно она хотела стать его женой.

Уильям заказал еще шампанского, и мы подняли тост за счастливых возлюбленных, за мир и бедную старую Францию, хоть та и сдалась первой. Банти прошептала мне на ухо, что им нужно уйти, чтобы позвонить бабушке, на что я сказала, что Конечно Же, Я Не Против, и они с Биллом растворились в ночи, а мы с Чарльзом остались вдвоем.