– Вы что совсем совсем не пьете? – опешил Орлов.

– Почему же, – улыбнулся Ильич, – пью: чай, квас, лимонад. Раньше любил кофе. Сейчас врачи запрещают – давление. А спиртное действительно не употребляю. Как-то с юности не пристрастился. А после, когда начал хирургом работать, насмотрелся, что водка вытворяет с людьми, так и вовсе отвращение появилось. Я понимаю, что виновата не водка, а глотка. Но у нашего человека нет культуры пития. Демонстрации хоть как-то сдерживали пагубную привычку: не дай бог пьяным прийти или выпившим.

– Все равно же дубасили, – не сдавался оппонент Илыча, – сами же говорите: нет у нас культуры пития. После демонстрации и отрывались по полной.

– Да, были и такие, что отрывались, как ты выражаешься. Они, наверное, всегда были, есть и будут. Но не они правят балом. В те годы народ искренне радовался нашим советским праздникам, с огромным воодушевлением, не побоюсь этого слова, шел на демонстрацию. В воздухе прямо витал дух патриотизма. Из репродукторов неслась музыка, дома и улицы украшены транспарантами, флагами, народ закупал шарики, маленькие флажки. Когда мы шли в общей колонне мы на самом деле ощущали народное единство. Нам и без водки было хорошо. Да, оставались любители погудеть под это дело. Но это не носило массовый характер. Вот тебе такой факт: алкогольных панкреатитов тридцать – сорок лет назад было в три, если не в четыре раза меньше, чем сейчас. Люди не ставили себе цель накачаться спиртным. Они собирались на квартирах, дачах, выезжали на природу: ели, чуть выпивали, велись задушевные разговоры.

– Ностальгируете по советскому времени, – с нескрываемой ехидцей в голосе поинтересовался хирург Петя.

– А ты знаешь – ностальгирую. И по времени, и по людям. Ведь многие уже умерли. Тогда еще участники Отечественной войны были крепкими мужиками, еще работали.

– Понятно, сейчас будете говорить, что мы сейчас не такие, что раньше, народ был крепче, жили веселее, и вода была чище, и трава зеленее, и воздух свежее.

– Так чего говорить, ты и так все без меня знаешь, – спокойно ответил Ильич.

– Вообще-то, молодой человек, вы с заведующим отделением разговариваете, – нахмурилась старшая сестра, а не с ровесником в курилке.

– Я не курю, – смутился Орлов, – а Игнат Ильич сам попросил высказаться. Сказал, что у нас демократия.

– В самом деле, Ирина Петровна, я так говорил. И мне интересно выслушать точку зрения нашей подрастающей смены.

Ирина Петровна ничего не ответила, а лишь тяжело вздохнув, молча вышла из буфета, аккуратно прикрыв за собой дверь. Доктор Петя не стал продолжать дискуссию, а бочком-бочком тоже ретировался в коридор. Игнат Ильич остался один.

Нелегко ему давались перемены в стране и медицине. Переход на обязательное медицинское страхование, которое ничего пока, кроме лишней писанины и головной боли не давало. Резкий всплеск высококачественного оборудования и расходников к ним, с одной стороны, и нехватка самых простых, но так необходимых медикаментов, с другой. Дело дошло до того, что теперь обычный копеечный аспирин стали списывать в особых тетрадях, не говоря о других более дорогостоящих препаратах, что приходилось с боем отвоевывать у больничной аптеки для своего отделения и операционной.

Очень понравились Ильичу сшивающие аппараты, наперебой предлагаемые многочисленными «коробейниками» – представителями фирм поставщиков. Имея эти замечательные инструменты – чудо инженерной мысли, можно сокращать сроки проведения операций в разы. Раньше, чтобы сшить между собой кишки, нужно было потратить минут двадцать, теперь, имея сшивающий аппарат, можно легко выполнять этот этап за несколько секунд.

А шовный материал. Ведь в советское время, кроме шелка, капрона, да кетгута, ничего путного не достанешь, приходилось работать тем, что имели. Причем шовный материал вручную надо заготавливать и стерилизовать сложным и громоздким способом в несколько этапов. Помнится, когда стало совсем туго, то он достал у знакомых военных парашютные стропы. Сестры вручную распустили их, постирали, очистили эфиром, а после хранили во флаконах желтого стекла, залитых чистым спиртом.

Тогда произошел курьезный случай. Приняли в оперблок в качестве операционного медбрата некоего Митю. Парень молодой, шустрый, пару лет как выпустился из медицинского училища. Ильичу тогда показалось подозрительным, что парень идет на должность операционной сестры. До этого момента он с таким не сталкивался. Но главная сестра больницы Вера Антоновна уверила его, что Митя не подведет. К тому же он ее двоюродный племянник и его нужно пристроить.

Ильич для порядка вяло посопротивлялся, но взял парня. Тем более что как раз в тот год сразу две операционные сестры ушли в декрет, а Митя точно в этом вопросе не подкузьмит. Да и внешне новоиспеченный операционный медбрат показался благопристойным: высокий, худой, молчаливый, исполнительный, не задает лишних вопросов. Бросались в глаза его длинные сальные волосы, кои он на женский манер скреплял на затылке специальной резиночной. Ну, тут у каждых своих недостатков. В работе к нему нареканий не поступало.

Проработал у них Митя около полугода. Дело свое изучил досконально, мог даже проассистировать хирургу на несложной операции. На рабочем месте всегда порядок, уходит – приходит вовремя, на ночных дежурствах не халявит. Все бы ничего, но заметил Ильич за ним две странности: в начале рабочего дня ходит Митя смурной и погасший, а к обеду уже веселый и работа горит в его руках. Только вот перегарчиком от него тянет, даже не перегарчиком, а свежачком.

Переодевается медбрат у всех на виду, шкафчик на замок не закрывает. Явно демонстрирует, что «горючего» у него при себе нет. В магазин не бегает, да и вообще, из операционной почти никуда не отлучается. Ильич пару раз заводил с ним разговор на эту скользкую тему. Но всякий раз получал ставший уже стандартным ответ, что это, мол, со вчерашнего, перебрал слегка накануне с друзьями. А сейчас он, зато как огурец, а что запах? Ну, что ж запах? Выветрится. На операциях его хобби не отражалось, Ильич и не стал копать в глубину.

Вторая странность: Митя всегда лично ездил получать спирт к главной сестре. Ее кабинет находился в помещении поликлиники, располагавшейся довольно далеко от больничного корпуса, почти в центре поселка, а больница на окраине. И раз в неделю туда шла больничная машина, получали медикаменты и разные расходники, в том числе и спирт, на всю неделю. Его наливали в специальную полиэтиленовую канистру. Ильич и этому факту не придал особого значения. Решил, что раз Вера Антоновна Митина тетя, хоть и двоюродная, то недостачи не будет.

Однако, как говорится, сколько веревочки ни виться, а конец будет. Старшая сестра хирургического отделения Ирина Петровна достала где-то спиртометр. И загорелось у нее проверить все спиртсодержащие растворы на отделении: в перевязочной, на посту. Оказалось, что в хирургии все в полном порядке: где положено 70 градусному спирту, там залит 70-градусный. Где 95, там 95. Предложила Ильичу испытать оперблок. Тот поначалу обиделся, а после, чуть подумав, согласился.

Взяли спиртометр и зашли в операционную. Начали с банки, где хранился кетгут, под завязку залитый 95 градусным спиртом. Сунули в нее спиртометр – 20 градусов. Перешли к банкам с шелком: в одной 25, в другой 30, в остальных 35. Подбежали к банке с капроном, а там и вовсе семь градусов. Оно и понятно: капрон реже всего используют.