– Я очень рад.

– А уж как рад я! Ты себе не представляешь. – Он схватил Салаха за руку. – Ну что, братуха? Бухнем за мое воскрешение?

– Ты же знаешь, я не пью.

– Да, ты образцовый мусульманин. Только Коран людей убивать запрещает. Так что грех на тебе, искупить надо.

– Я буду молиться за себя. И за тебя.

– Не, передо мной грех иначе искупай. Я в царствие небесное не верю. Мне в земном хорошо устроиться хочется. Так что, Салах, помогай.

– Да чем я могу?..

– Сначала выпивкой. Шланги горят, понимаешь?

– Ты раньше не пил.

– То было раньше! Но как ты меня долбанул, так меня будто подменили. Пошли, я тут одну отличную забегаловку знаю, там и водка не паленая, и куры-гриль всегда свежие, с пылу-жару.

В тот день Салах напоил и накормил Федю, да еще денег ему дал. Думал, тот отстанет. Но не тут-то было! Федор прилип к Салаху, и отделаться от него можно было, только доведя до конца начатое. То есть убить. Но такой грех на душу Салах брать не собирался. Поэтому помогал Федору чем мог. На ту же работу его устроил. Хорошо, у того хоть было где жить (обитал у какой-то бабенки), а то пришлось бы Салаху потесниться и пустить бывшего ассистента к себе в дом.

Сначала общество Феди его тяготило, потом он привык к нему, а в последнее время полюбил. Он дожидался его, чтобы провести с бывшим ассистентом, а ныне сторожем некоторое время. Поболтать. Он вновь попал под обаяние Федора. И только сейчас понял, как глупо поступил, второй раз пустив его в свою жизнь.

(недалекое прошлое…)

Он знал, что не умер…

Но что с ним, не понимал. Он не чувствовал своего тела. Он не видел, не говорил. Он был крохотным комочком сознания, и только. Недвижимым, безгласным… слепым…

Мертвым?

Нет! Карл знал, что жив. И то, что он не ощущает своей телесной оболочки, не доказывает обратного.

– Снег пошел… – услышал Карл далекий, невероятно приятный, ставший родным голос. – Жаль, вы этого не видите… Красиво так! Снежинки все одна к одной. И долго не тают. Пока я до работы шла, они засыпали мне все волосы и превратились в капельки лишь в больнице…

Карлу все стало ясно. Он в коме. Лежит в клинике, подключенный к аппаратам, и за ним присматривает медсестра с невероятно мелодичным, ставшим родным голосом.

Скоро он снова забудет это. И станет вновь мучиться вопросом: а что это с ним? Пока не явится медсестра и не начнет разговор… Только благодаря ей Карл знал, что жив.

Когда пришло понимание того, в каком положении он находится, ему стало спокойно. Пусть кома. Пусть… Но есть надежда. Когда-нибудь он перестанет быть только комочком сознания и обретет оболочку. И когда это произойдет, он увидит свою Ариадну…

Именно так Карл называл про себя медсестру. Ариадна. Потому что с внешним миром его связывала тонкая ниточка ее голоса. Она не давала ему заблудиться в лабиринте бессознательности.

Медсестра еще что-то говорила. Карл уже не разбирал слов, погружаясь в свое привычное состояние полусмерти (он называл его именно так) и представляя снежинки на ее волосах. Он думал, что они, ее волосы, черные, длинные и прямые. Именно на таких снежинки особенно красиво смотрятся…

…И снова вакуум. Ни ощущений, ни мыслей. И вдруг…

Нет, не голос!

Карл даже не сразу осознал, что такое он почувствовал…

Неужели запах?

И точно… Аромат духов. Карл даже узнал его. «Ж’адор» от Диора. Очень женственный аромат. Ему всегда он нравился…

Потом он услышал знакомый голос:

– С Новым годом! Вчера наступил. Мы с девочками-медсестричками отмечали в кафе. Так здорово погуляли. Танцевали до упаду. Теперь все ноги в мозолях – туфли купила новые, они мне пальцы натерли. Дорогие, а неудобные. Я на них всю премию потратила. Ну, почти всю… Немного от нее осталось, на духи. «Ж’адор». Они мне всегда очень нравились. Такой женственный запах. Но большой флакон купить я не могу, только «пробник»…

«Когда я очнусь, я подарю тебе самую огромную бутыль «Ж’адора», которую только смогу найти! – подумал Карл. – И все, что ты захочешь…»

Он не помнил свою жизнь ДО комы…

Совсем!

Только имя. Даже то, что послужило причиной его состояния, стерлось из памяти. Не говоря уже об остальных фактах.

«Почему у меня такое странное имя? – размышлял он. – Карл? Ведь оно не русское. Кто мне его дал? И какая у меня фамилия при таком имени? Сколько мне лет, чем я занимался? Семья, дети? Ничего не помню…»

Но почему-то Карлу казалось, что он одинок и относительно молод, от тридцати пяти до сорока пяти. А еще в нем присутствовало осознание собственной значимости. Значит, он при положении и деньгах.

Или ему все это только кажется?

Он снова и снова погружался в состояние полусмерти. Снова выходил из него, слыша голос, улавливая запахи: то духов, то мятной жвачки, то шоколада, обожаемого Ариадной, то алкоголя – в больнице часто устраивались посиделки, то солнца… Да, да, именно солнца! Этот запах впитывался в кожу и волосы по весне. Когда снег только начинает стаивать, устанавливается чудесная погода, и человек много гуляет, наслаждаясь ею. Тогда в его волосах запутывается солнце, оно просачивается в поры, и появляется запах, который не спутаешь ни с одним другим…

Но однажды случилось то, что изменило все!

Карл почувствовал прикосновение…

Сначала голос, затем аромат…

И тут!

Он почувствовал свою руку. На нее легла ладошка Ариадны.

Вернее, не так…

Тепло. Ему стало тепло. До этого он не ощущал ни тепла, ни холода. Что не удивительно, ведь он был комочком сознания, не более того. Когда он начал слышать и обонять, то ощущения тела все равно не появилось. Как будто запах и звук попадали в него не через уши и нос, а… А из ниоткуда…

И вот тепло!

Карл не сразу вспомнил это ощущение… А потом пришла картинка: он лежит обнаженный на берегу океана. Раннее утро. Он раскинулся, разбросав руки и ноги, в позе звезды. Хмельной и усталый. Плавал и плавал, вымывая дурь. И вот выбрался на берег, рухнул на спину, закрыл глаза и сразу задремал, но вскоре проснулся… Солнце, выкатившееся из-за горизонта, жаркое тропическое солнце, ранним утром не такое кусачее, как днем, и все равно активное, лизнуло его по руке…

Это его разбудило!

Как и сейчас.

Только вместо солнца – Ариадна. Ее прикосновение. И он ощутил свою руку. Пока только ее.

Она накрыла ее своей ладонью.

Теперь он был комочком сознания и… частичкой тела, к которой прикасалась та, что вырвала его из объятий полусмерти.