беглого взгляда, чтобы понять — не выжил никто.

Высокий туарег с замотанным в тегельсмут лицом поднял пистолет Киры. Звук выстрела пробил жужжание в барабанных перепонках, когда вытащивший Киру мужчина дернулся и затих. Пуля вошла прямо в сердце.

Видеть смерть в таком избытке и так близко было ужасно. Но Кира каким-то чудом держалась, наверное, контузия отключила эмоции. Мужчина без излишней грубости подтолкнул ее в спину, заставив идти. Они обошли высокий бархан, за которым уже ожидали лошади и уцелевший отряд бедуинов в количестве пятнадцати человек.

Видимо, они что-то кричали и даже ухмылялись. Немудрено — появление белокожей блондинки здесь было из ряда вон выходящим событием. Кира вспомнила, что Давуд Аль Махаби продавал девушек в рабство. Что, если это его последователи?

— Стойте! — повернулась к сопровождающему. — Я жена шейха Висама Аль Махаби. Если вам нужен выкуп, вам не стоит меня увозить! Вы можете его здесь дождаться!

По глазам высокого туарега было ясно, что он ее понял. Ответа Кира не смогла разобрать, даже если бы могла читать по губам — из-за скрывающего его лицо платка. Что ж, если не показывает лицо, скорее всего, действительно не собираются убивать.

Пока она размышляла, похититель сорвал с пояса странные пластиковые полоски. Прежде чем Кира успела понять, что же это, ее руки стянул пластиковый хомут, лишив последней иллюзии свободы. Мужчина подтолкнул пленницу к лошади, но сесть не позволил. Просто перекинул через круп скакуна, как тюк с песком.

Это было невыносимо. При каждом движении у нее болели ребра, а похититель не давал сменить позу, надавливая на поясницу. Платок быстро спал, волосы растрепались, а кричать либо упрашивать значило глотать пыль от копыт. Оставалась ждать, пока не прибудут в пункт назначения.

Каждая минута казалась безразмерной. Кира ощутила, что теряет сознание от приливающей в голову крови. Наконец, похититель сжалился, позволил ей сесть верхом. А может, и не сжалился: понял, что в таком состоянии пленница не то что бежать, даже пытаться не сможет.

На пустыню опустилась ночь. Лошади всё скакали сквозь темноту. Кира с трудом держалась в седле — и то, благодаря рукам похитителя. Ей было в тот момент все равно, что она прижимается к нему. В голове билась только одна мысль: они уехали далеко, сошли с тропы, по которой лежал путь колонны, и теперь Висам ее может никогда не найти.

Когда от бессилия Кира Аль Махаби уже начала терять сознание, лошади спешились. Похититель завязал ей глаза темным платком, хотя ночь была темной. Молодая женщина проняла, что они прибыли.

И только сейчас ужас обрушился на нее со всей силой.

«Мой сын! Мой Висам! Что же теперь будет? Зачем, зачем я согласилась на это безумие и поехала? Только бы он нашел меня… только бы выбраться из этого всего!»

Газаль

Я не могла поверить в происходящее. Только что мужчина, которого я уже с читала своим и в чьих объятиях тонула, не чувствуя земли под ногами, за считанные секунды стал холодным и отстраненным.

Я не могла знать, что же произошло в его варварском мире. Возможно, туареги призвали вождя для участия в набеге. Что более вероятно, нашли причастных к покушению и пригласили Кемаля произвести над ними расправу. Но почему Аль Мактум так странно посмотрел на меня, будто я — причина всех его несчастий?

«Висам!» — другого ответа у меня просто не было. Но я не озвучила свое предположение. Кто знает, к чему приведет моя радость — а скрыть ее я не сумею. Одержимый мужчина в гневе бывает опасен. Даже если его ярость обрушится не на меня, а на брата.

И я смотрела, как он уходит. На миг показалось, будто сейчас вернется, поцелует, скажет привычную ересь о том, что все будет хорошо.

Но Кемаль ушел не оборачиваясь. А я, не обращая внимания на охрану, от души выругалась.

— Вы не будете продолжать ужин, сайида? — почтительно спросил один из них.

Я же до последнего ждала, что Кемаль вернется. Не знала, почему я хочу его возвращения больше: чтобы рассказал, действительно ли Висам меня ищет, или же просто поцеловал. Внутри звучали тревожные аккорды недавней симфонии.

Я даже не поняла сначала, о чем меня настойчиво спрашивают. Но сохранить лицо и не показывать свои эмоции было для меня привычным делом. В семье эмира это было едва ли не традицией с рождения. И я гордо вскинула голову.

— Я продолжу ужин. Моя спутница проснулась? Пусть спустится ко мне.

Если Кемаль так поступил, я продолжу ужин с Марией. И вряд ли кто-то посмеет мне помешать.

— Стойте. Еще мне нужен телефон.

Лицо стража стало серьезным.

— Я приношу свои извинения, сайида, но телефонные переговоры пока вам запрещены. Вам лучше обсудить это с господином.

«Ну кто бы сомневался! Как бы сладко не жужжал мне в уши Кемаль, ничего не меняется. Я все еще пленница, и мое положение просто улучшилось, но никак не изменилось».

Сейчас, в одиночестве, на меня упало чувство вины за то, что я позволила себе быть счастливой и напрочь забыла, скольких людей сделало несчастными мое похищение. Если бы у меня была возможность, я бы позвонила матери. Не Далилю и не Висаму. Возможно, Кире тоже, но это не точно. Она сама уже пережила похищение моим братом, и ее реакция может быть непредсказуемой.

Я пила фруктовый сок, вглядываясь в освещенные аллеи огромного сада, и думала, как бы мне раздобыть телефон и дать знать, что я жива и все хорошо. Но оставалась вероятность, что мама просто не услышит меня и предпримет решительные действия по спасению. Это значит, мне умолчать об участии Аль Мактумов? Но какой тогда во всем этом смысл?

Марию я не узнала. Девушка выбрала воздушное длинное платье в пол с широкими рукавами, волосы собрала в узел на затылке. На ее посвежевшем после долгого отдыха лице читалось восхищение всем происходящим. Она словно в сказку попала. Попыталась поклониться, увидев меня, но я опередила, обняла ее за плечи и повела к столику.

— Здравствуй, Мария. Ты, должно быть, проголодалась. Составь мне компанию.

Поначалу бывшая рабыня чувствовала себя неловко, осторожно пробовала незнакомую ей прежде еду, но с каждым кусочком расцветала, не в состоянии сдержать восторга. Говорила, сбиваясь, восхищаясь увиденным, спрашивала, не видела ли я прежде такого великолепия. Я же рассказывала ей о роскоши городов, о дорогих автомобилях, золотых украшениях и свободе.

Платье ей принесла прислуга и очень смутилась, когда Мария пыталась привычным образом поблагодарить ее.