– Мое имя Тихон, – негромко представился он главному жрецу.

Герогейтону понравилась непринужденная манера поведения гостя: почтительность и в то же время чувство собственного достоинства. Они обменялись приветствиями, немного выспренними, но вполне соответствующими данному случаю. Герогейтон попытался вспомнить, откуда ему известно имя гостя, – на эллина он не был похож, но безукоризненное построение фраз и чистота произношения могли сделать честь любому известному оратору Эллады.

Как бы подслушав мысли жреца, Тихон вытащил из одежды маленький пергаментный свиток с восковой печатью и протянул его Герогейтону. При взгляде на печать жрец почувствовал легкий озноб – это была личная печать царя Понта Фарнака I! Ознакомившись с содержанием короткого послания за подписью царя Фарнака, жрец с почтением поклонился Тихону: теперь он знал, какой гость посетил храм Аполлона Дельфиния – имя переводчика-тавра имело большой вес в припонтийских колониях эллинов.

– Для всех остальных я гражданин Тиры по имени Тисамен, прибывший в Ольвию для поклонения Аполлону Дельфинию, – тихо проговорил тавр.

Герогейтон понимающе кивнул и внутренне насторожился: слишком значительной фигурой при дворе Фарнака I Понтийского был Тихон, чтобы разъезжать без важного дела и вдобавок тайно по землям, подвластным царю Скилуру.

– Великий царь Фарнак, да продлят боги годы его жизни, – начал Тихон, внимательно наблюдая за реакцией главного жреца, – высоко ценит мудрость и ум твои, Герогейтон…

Главный жрец невозмутимо слушал. Его лицо застыло маской почтительного внимания к словам полномочного посланника могущественного царя Понта, и лишь все еще по-молодому зоркие глаза вспыхнули изнутри россыпью колючих искорок – начало речи Тихона было весьма лестным. Но, хорошо зная царя Фарнака как человека, который для достижения своих целей искусно манипулировал довольно обширным арсеналом дипломатических и других, иногда сомнительного свойства средств, Герогейтон еще больше насторожился, чтобы не попасть впросак.

– Безграничное доверие к тебе, о мудрый, побудило царя Понта просить у тебя помощи и совета в делах, касающиеся не только Синопы, – тем временем продолжал Тихон, – но и в не меньшей мере Мелитополя.

У Ольвии было три названия: Борисфен – старое, Ольвия – в переводе Счастливая – новое, полученное апойкией после смерти ойкиста[76]; и Мелитополь – по имени метрополии[77], нередко фигурирующее в самых торжественных гражданских актах. Как понял проницательный жрец, Тихон этим хотел подчеркнуть неразрывную, кровную связь Синопы и Ольвии, основанных выходцами из Эллады, и значимость того, что предстоит обсудить ему совместно с Герогейтоном.

– Мне поручено сообщить тебе о некоторых тайных – пока тайных, – с нажимом сказал Тихон, – договорных обязательствах Понта.

Жрец теперь не сомневался, что дело у Тихона к нему действительно серьезного свойства, так как дипломатические тайны Фарнак всегда держал под семью замками и разгласить их могли вынудить царя только чрезвычайные обстоятельства.

– Но мне хотелось бы получить гарантии, что мои слова попадут только в твои уши, о мудрый.

Герогейтон в душе восхитился этим тавром, – будучи варваром, он был больше эллином, нежели многие выдающиеся гражданне Эллады, как по уму, так и по умению с тактом выполнять поручения деликатного характера; судя по всему, Тихон прекрасно знал о совершенной системе прослушивания в храмах и тонко намекнул на это обстоятельство главному жрецу. Не говоря ни слова, только легким наклоном головы выразив согласие, Герогейтон провел гостя в свои комнаты, где уже был накрыт обеденный стол.

К разговору о поручении царя Понта переводчик-тавр возвратился только после обеда, на пустынном берегу Гипаниса, куда они отправились на прогулку.

– Царь Понта Фарнак I заключил договор с городом Херсонесом… – спокойным бесцветным голосом Тихон разъяснил жрецу смысл договорных обстоятельств обеих сторон.

Когда Герогейтон услышал о присоединении к этому договору царя роксолан Гатала, он почувствовал, как от такой неожиданной новости у него вспотели ладони. Какие выгоды из этого может извлечь Ольвия, он пока не представлял, но чувствовал, что назревают – в скором времени или отдаленном будущем – весьма значительные события, способные изменить соотношения сил на припонтийской политической арене.

Главному жрецу вдруг захотелось уединиться и хорошо обдумать услышанное, но Тихон, довольный произведенным впечатлением, конечно же не хотел упускать выгодный момент для достижения главной цели, ради которой он пустился в столь рискованное путешествие. Тихону нужно было, что называется, выжать предварительное согласие у этого прожженного хитреца, пользуясь некоторой сумятицей в его голове – переводчик-дипломат знал, что Герогейтон данное по какому-либо поводу слово держит неукоснительно. Это обстоятельство и еще то, что старый жрец имел обширные связи со своими собратьями по ремеслу, а также среди купцов-ольвиополитов и купцов других припонтийских колоний Эллады, и сыграло решающую роль в выборе царем Фарнаком подходящей кандидатуры для осуществления своих далеко идущих замыслов.

– А теперь самое главное… – Тихон умолк на мгновение, как бы собираясь с мыслями. – Нужна твоя помощь в очень важном деле. Царь Скилур прибрал торговлю хлебом к своим рукам. При этом, получив выход к морю благодаря некоторой… ну, скажем, благожелательности (правда, вынужденной) к скифам со стороны ольвиополитов, царь Скилур создал мощное государство, ставшее явлением нежелательным не только для припонтийских апойкий, Боспора, но и для царя Понта. Создалась угроза полного подчинения Таврики варварами, – не моргнув глазом, тавр назвал скифов таким не очень лестным и благозвучным прозвищем, словно сам не принадлежал к этим презираемым надменными эллинами «варварам». – И не только Таврики…

– Согласен, – не колеблясь, подтвердил Герогейтон: полномочный посланник царя Фарнака в сжатом виде выразил его мысли; о них главный жрец предпочитал не распространяться даже в узком кругу друзей и приближенных.

– Мы не можем допустить, чтобы снова возродилось государство, подобно созданному царем Атеем – еще одного Филиппа Македонского, боюсь, найти будет сложно. Поэтому, по поручению царя Фарнака, осмелюсь предложить план борьбы против царя Скилура.

– Я слушаю, – оживился Герогейтон.

– Итак, первое: отрезать часть хлебного потока, проходящего через руки Скилура. Сделать это, если все хорошо продумать, не очень сложно. Посулить племенным вождям, подвластным царю скифов, хорошую плату за зерно – значительно большую, чем он им платит, а вернее отбирает в виде дани – и обеспечить скрытную доставку скупленного хлеба в определенные места на берегу Понта Евксинского, откуда его будут забирать наши торговые суда. Для охраны этих зерновых караванов, – понял Тихон беспокойный жест Герогейтона, – будут привлечены мощные отряды царя роксолан Гатала.