Он был широколицый, с полными губами, густые рыжеватые волосы зачесаны назад. Довольно крупный, в хорошем сером костюме, под рукавом на правой руке виднеются массивные часы в корпусе из светлого металла. Он чуть подался вперед и не сводил с Ильи глаз, пока тот усаживался на диван. Выждал еще с минуту и положил на стол перед собой сумку для ноутбука, довольно большую и, судя по виду, не пустую. Илья досадливо поморщился, отвернулся к окну. «Еще один, — мелькнула мысль, — теперь не отвяжутся». Умом понимал, что по-другому нельзя, но с трудом уже гасил подступавшую злость на фэйсов. Сразу не могли вдвоем прийти, или Васильцов впереди паровоза, как говорится, бежал, то ли выслуживался, то ли вину свою какую-то загладить пытался. В любом случае придется этому молчаливому все еще раз рассказывать, со всеми подробностями, он уже и записывать приготовился. А это час, не меньше, а голова снова как не своя, и пальцы, черт бы их побрал, не шевелятся, а по руке точно еще раз ножом полоснули.

— Это за Кальдера.

Голос был глуховатый, резкий, человек говорил с чуть заметным акцентом, слегка растягивая гласные. Илья исподлобья глянул на него. Сумка по-прежнему стояла на столе, но уже открытая, через расстегнутый замок виднелись пачки долларов в банковской упаковке. Человек отодвинул сумку от себя на край стола.

— За Кальдера, — повторил он, недобро глядя на Илью. — Наша семья назначила деньги, я привез. — Мрачно глянул на молчавшего Илью, свел брови и буркнул сквозь зубы: — Ты его нашел?

— Нет, — помедлив, отозвался Илья. — Шаравин. Я там оказался случайно.

И только сейчас отчетливо, в красках осознал, во что вляпался, чему свидетелем стал и участником заодно и чем все это могло для всех них закончиться. Для него, для Насти, для других, что невольно оказались рядом. Шаравин точно от них всех беду отвел, как на войне бывает.

— У него семьи нет, — сказал человек, не сводя с Ильи взгляда. — Только мать, ей помогут. А это твое, бери.

Илья не сразу сообразил, о чем говорит этот человек, а когда дошло, было поздно. Тот же развалился за столом и покровительственно, с жалостью смотрел на Илью.

— И почем нынче бандиты? — заставил себя он ухмыльнуться, но получилось неважно. Однако достаточно, чтобы человек напротив напрягся, а его акцент стал заметнее.

— Тебе хватит, — сквозь зубы бросил он, — будешь хорошо жить, и дети твои. Врача найдем, если надо…

Он говорил что-то еще такое же, приятное слуху и сердцу, даже боль маленько притупилась. Но Илья его плохо слушал, в голове крутилось одно: за что, почему влиятельная, судя по набитой сумке, семья так дорого оценила башку Кальдера-Померанцева? Что там было между ними, что произошло в не столь отдаленном прошлом, что живы еще все свидетели тех дней? Но понимал, что ответа не получит, даже набравшись наглости задать вопрос.

— Не надо. О своих детях я сам подумаю, а врачи и тут хорошие. — Илья глядел в пол, борясь с болью и тошнотой. Сердце сдавило так, что хоть кричи, пересохшее горло сжал спазм, голова гудела. Больше всего сейчас хотелось послать весь мир к черту и заснуть, забыть о боли, о тошных мыслях. Заснуть хоть на сутки, а там будь что будет.

— Подумай хорошо, время есть. — Человек показал Илье визитку с номером телефона и коротким именем, которое со стороны было не разглядеть, положил ее поверх денег. Потом поднялся с места, одернул пиджак, привычным жестом поправил сползшие на запястья часы. Застегнул сумку, положил ее на диван.

— Это твои деньги, — услышал Илья негромкий голос, — я оставлю, а ты делай, что хочешь. Хоть выкини.

Он неслышно вышел в коридор, дверь мягко закрылась. Сумка лежала рядом: новенькая, черная, с коричневыми вставками и, судя по виду, тяжелая. Илья прижал больную руку к животу, согнулся. Вошел Руссков, постоял на пороге, снял очки, сел за свой стол и принялся вытирать его влажной салфеткой. Скомкал ее, бросил в урну и принялся смотреть на Илью.

— Это лечится? — он по-прежнему смотрел в пол.

— Врать не буду, — сказал врач, — прогноз ваш неутешительный. Открытое повреждение сухожилия плюс расположенные рядом сосуды и нервы. Отсюда — ограниченная подвижность поврежденной конечности.

— Это лечится? — повторил Илья и посмотрел на врача. Тот, бледный, замученный после суточного дежурства, принялся тереть пальцами переносицу, искоса поглядывая на Илью. Он ждал, врач положил руки на стол, вздохнул.

— Требуется хирургическое восстановление, операция достаточно сложная и продолжительная: ведь необходимо сшить все поврежденные сухожилия, чтобы нормализовать функцию кисти. Это долгий и дорогой процесс, в нашей больнице такие операции не делают, нет специалистов…

Илья отвел взгляд, сдавил здоровой рукой неподвижные пальцы, холодные и твердые, точно деревяшки. Что было сил сдавил лунку ногтя у мизинца: обычно верное средство, чтоб не потерять сознание от боли, клин клином, что называется. Но реакции не последовало, боль осталась прежней, нудная и тягучая, точно зубная.

— Выпишите меня, — попросил Илья, — раз специалистов нет. Я домой пойду.

Врач удивился, помотал головой.

— Не могу, по показаниям. Я на себя такую ответственность не возьму.

— Я отказ напишу. — Илья подошел к столу, — отказ от госпитализации по собственному. У вас проблем не будет.

Подумал, что большее, на что сейчас способен, так это поставить закорючку левой рукой под этим самым заявлением. Врач, похоже, думал так же, но достал-таки лист и сам написал положенный в таких случаях текст.

— С завтрашнего дня, — предупредил он, — после обхода можете идти. Еще денек за вами понаблюдаю, температура у вас держится, и кровь плохая… И на перевязки будете ходить, ежедневно!

Илья подмахнул отказ и направился к двери.

— Вы забыли. — Руссков карандашом тыкал в сторону сумки, — заберите ваши вещи.

Илья перекинул через руку новенький, необмятый ремень и пошел в палату. Под любопытными взглядами Юрца кое-как запихнул сумку в тумбочку и улегся. Полежал, глядя в потолок, и незаметно заснул.

Привиделся дождь, мутный и бесконечный, от неба до земли, точно занавеска дрожала на ветру, и от нее летели колючие брызги. Илья шел в этих мокрых сумерках, запинаясь на каждом шагу, потому что очень торопился, а ведь каждому известно, что во сне чем сильнее торопишься, тем медленнее идешь. А торопился потому, что искал Машку: вот только что держал ее за руку, чувствуя ее крепко сжатые пальчики в своей ладони, и вдруг дочка пропала. Илья шарахался по сторонам среди глухих мокрых стен, оглядывался и вроде как даже звал ее, но в ответ раздавался только шорох, точно кто-то неторопливо разворачивал пакет. Потом сбоку показалась в серой пелене знакомая маленькая фигурка, Илья кинулся туда, и ноги завязли, точно в мокром песке. Он брел навстречу дождю, фигурка отдалялась, пелена густела перед глазами, сердце билось где-то в горле, ноги не слушались. И тут завеса поднялась, точно в театре, Илья увидел Машку. Та в нарядном синем платье с вышивкой и кружевами, в новых туфлях, аккуратно причесанная, с косичками, стояла неподалеку и пристально глядела на отца. Илья бросился к дочке и вдруг оторопел: дождь точно ее не коснулся, ни Машкиной одежды, ни волос. Илья запнулся на бегу, перевел дух, и тут Машка отвернулась и пошла прочь. «Стой, подожди!» — горло перехватило, Илья рванулся следом, но Машка уже пропала из виду. Он пробежал один дом, другой, промчался вдоль тихого пруда, где над водой поднимался туман, крикнул еще раз и проснулся. Сердце бешено колотилось, горло пересохло, в глаза ударил яркий свет. Илья зажмурился, стряхивая остатки дурного сна, а когда открыл глаза, увидел Настю. Бледная, под глазами круги, точно сутки не спала, в какой-то бесформенной куртке, светлые волосы собраны в хвост и слегка пушатся от дождя. Девушка стояла неподалеку и смотрела на Илью, в руках у нее был большой синий пакет. Илья сел, убедился, что ему не кажется спросонья, Юрка негромко кашлянул из своего угла: