— Ты не сможешь, не выстрелишь…

Ноги сделались ватными, руки ослабли, запястье под бинтами точно еще раз полоснули ножом. Илья попятился, налетел на стол, тот поехал вбок и уперся в стену. Илья привалился к нему, поднял револьвер на уровень глаз. И ни черта не видел, лишь муть вперемешку с пороховой гарью, Вишняков точно сквозь землю провалился.

— Не сможешь, не сможешь… — слова эхом звучали в голове. Привиделась на миг Машка в синем платье и почему-то темноволосая, косы у нее были с багровым отливом. Потом не похожая на себя Светка, белее простыни, коей ее накрыли в морге. А потом Валеркина рожа, бледная до синевы, глаза безумные, остановившиеся, как у слепого.

— Слабак, тряпка. Дай сюда, щенок. — Вишнякова точно подбросило с пола, он мигом оказался на ногах, дернулся к Илье, и он нажал на спуск. Скоба отъехала назад до отказа, «таурус» плюнул огнем раз, потом еще, и Валерка снова исчез. Но на этот раз его было хорошо слышно, да и видно тоже. Одна пуля попала ему в горло, вторая разворотила скулу, и Валерка с шипением и хрипами извивался на полу, бился об пол затылком, на ковролин летели темные брызги. Одна клякса попала на обувь, Илья отошел подальше, сел на стол и следил за Вишняковым. Однажды Илья видел, как машина сбила кошку, но не до смерти, и зверек умирал вот точно так же, агония длилась почти четверть часа. Кошку подбрасывало над асфальтом, в судорогах она выгибалась и скручивалась так, будто костей в ней никогда и не было. И шипела так же, и внутри у нее что-то похоже клокотало, а потом она умерла. Как и Валерка, он перевернулся на бок и несколько раз врезался лбом в стенку, потом начал затихать. В дверь грохнули еще раз, потом она хрустнула, по створке пошла длинная трещина.

— Откройте или стреляю! — раздалось из приемной. Илья опомнился, сполз со стола на пол, выщелкнул из «тауруса» барабан. Он был пуст, Илья крутанул его и обнаружил один патрон. Дверь треснула сильнее, от нее полетели щепки. Валерка захрипел в своем углу, дернулся и больше не шевелился. Илья загнал барабан на место, приставил дульный срез к нижней челюсти. От следующего удара в двери образовалась дыра, через нее ударил слишком яркий, как показалось, свет, мелькнули чьи-то тени. Еще удар, потом еще — дверь дрожала, от нее летела пыль и мелкие щепки, а голоса делались громче. Валерка не шевелился, Илья отвернулся от двери и нажал на спуск. Затвор сухо щелкнул, барабан провернулся на одно отверстие. Перед глазами плавала пыль и дым, голова кружилась, руки не слушались. Илья до отказа отвел назад скобу затвора, и снова щелчок, барабан прокрутился дальше. Дверь повисла на одной петле, створку держала только задвижка, да не простая, а сейфовая. Илья когда-то посмеивался над Валеркой, что он взгромоздил на входе в кабинет этакую махину, за которой осаду выдержать как нефиг делать. А тот отшучивался: в жизни всякое бывает.

В кабинете вдруг погас свет, широкий луч пробивался сквозь дверные щели и выхватывал из мрака уголок шкафа, покрытый темными пятнами кусок ковролина, и Валеркину спину. Илье показалось, что Вишняков дышит, что он не сдох, а просто притворяется, но приглядевшись, понял, что показалось.

— На пол! — раздалось из-за двери, она тяжко дрогнула и сорвалась с петли, открылась совсем в другую сторону. Валерка оказался весь на виду, скрюченный, согнутый, как та кошка, голова вывернута, рожа в крови. В проем ломанулись сразу несколько человек, они мешали друг другу и, будь внутри реальный террорист, стали бы легкой добычей. Илья нажал на спуск третий раз, барабан тяжко провернулся, и грохнуло так, точно взорвалась граната. Вспышка, ослепительная и жаркая, и сразу за ней мрак, пустой, бездонный. А боли не было, как ни странно, и будто кто-то шепнул напоследок: «А ее и не будет, забудь. Тебе уже никогда не будет больно».