Может быть, всадники Феодора Мисфианина так бы и прошли мимо засады русов, не приметив ее, если бы в сотне Пещака были исконно его воины, но сборная солянка, собранная из пришлых, нарушила первоначальный замысел сотников. Вольница до добра не доводит. Сухобор, один из пятидесятников, открыто возмутился проходом византийцев:

– Знаете, что они делали с нашими в Преславе? А ну, давай, хлопцы, пощекочем ромеев!

– Сухобор, охолонись!

– Их не боле двух сотен тут!

– Т-ты…

– Стрелами их, браты!

В ромейский отряд полетели стрелы, вонзаясь в щиты, лошадей и людей. Деваться было некуда.

– В седла! Гайда за мной! – подал команду сотник.

– Гик! Гик! Гик! – Лава засадников выскочила к дороге, не успевая набрать разгон для удара, ощетинилась пиками. Из-за спин передовых по византийцам тренькали стрелы тыловой поддержки, непрерывно срываясь с тетивы луков.

Боярин Бранислав сразу не понял случившегося, но сориентировался быстро.

– Всем стоять на месте! Стреляйте в спины византийцам!

Сам наложил стрелу на тетиву, прицелившись, пустил ее в спину азиату, готовому дать отпор конной лаве. Сотня дружно, одну за другой, пускала стрелы из лесного кустарника.

Предсмертные крики раненых, падение с лошадей убитых, конское ржание – все смешалось. На дороге происходила рукопашная свалка. Русы, выжившие после гибели Преслава, словно взбесились, волками набросились на добычу, даже в предсмертный час, лишившись оружия, зубами грызли врагов. Ор, гвалт, стоны и крик на всем промежутке дороги, это была просто бойня. Командир византийцев Феодор Мисфианин, потеряв щит, использовал вместо него тело мертвого русича, рубился мечом, рубил, рубил направо и налево врагов, лезущих к нему в попытке достать. Ромейский отряд истаял на глазах. Остался малый пятачок греков вокруг своего командира-силача и русы повсюду, куда ни кинь взгляд. Всю дорогу усеяли трупы людей и лошадей.

– В седла! – подал команду Бранислав. – За мной, ма-арш!

Пришпорив коня, первым вырвался на нем из леса. Повел свою сотню, приняв вправо от бойни, к идущему на рысях новому отряду греческих всадников, выходившему на оперативный простор, минуя излучину небольшой речушки.

– Крепи тара-ан! – выкрикнул ближайшим к нему сородичам. Услышав его, черниговцы плотнее подвинулись к своему командиру, образуя построение «свиньей», выставив пики перед собой, приподняв до уровня глаз каплевидные щиты красного цвета.

– Гик! Гик! Гик! – раздавалось из строя, а вскоре две конные массы впечатались друг в друга.

Пошла мясорубка, звон мечей, крики, глухие удары по щитам, ржание лошадей. Шум и скрежет стоял неимоверный. Бранислав давно выронил пику, пригвоздив ею кого-то из ромейского начального состава, прикрываясь щитом, отводил удары, свалив всадника, обагрил клинок чужой кровью. Колышущаяся карусель войны закрутила, понесла по кругу, сбивая дыхание и напрягая силы. В мозгу вместе с поднимающимся вверх и опускающимся на чье-то плечо мечом, долбилась мысль: «Победить! Победить и не погибнуть!» Наставление Монзырева тем, кто ушел с ним в разведку. И снова мельтешение в свалке, свой, свой, чужой. Взмах: «У-угх!» Меч опускается на ромейский шлем. Крик, стон, падение тела вниз под копыта, а это смерть, затопчут.

Звуки труб, барабанов и еще какой-то пищащей дудки вывели черниговцев из состояния боя, внимание переключилось на тяжелую поступь лошадиных копыт со стороны. К месту битвы галопом неслась тяжелая конница катафрактариев, готовая затоптать всех и вся на своем пути, задавить тяжестью и своей неуязвимостью.

«Это конец!» – ввинтилась в мозг тревожная мысль.

– Всем в лес! В ле-ес! – проорал-прохрипел Бранислав, отмахнулся от назойливой мухи – византийского кавалериста, с усилием развернул своего вороного, постарался крикнуть погромче, но из сухой глотки раздался хрип. – В ле-ес! Сотня, всем в лес!

Удар пришелся по кольчуге, конь вынес его из-под удара, и только самым кончиком меча располосовало звенья железа на спине. Из круговерти боя смогли выйти единицы. Наяривая лошадей, вламывались в кустарник, царапая ветками деревьев и без того окровавленные лица, пытались держаться поближе к боярину, по шуму определяя движение его коня.

«Вот и овраг. По его дну уйти сподручней, катафракты тяжелы, пройти не смогут, это им не равнина».

– Сотня, все, кто слышит меня!

Уже больше двух десятков воинов выскочили из зарослей на голос боярина, переводя дыхание, вытирая и зажимая кровь на ранах. Лошади из последних сил перекачивали потоки воздуха боками, запаленные, но сумевшие вынести своих хозяев из боя.

– Слушай сюда! Через лядину пройдем по дну оврага, это для нас единственный путь. А уж там посмотрим, какова наша доля. За мной!

Первым вломился в кустарник, откинулся на конский круп. Осторожно вышагивая, вороной спускался по заросшему склону. Воины последовали за предводителем. А по следу, словно рвались огромных размеров кабаны, ломились одетые с головы до ног в броню византийские катафракты.

Вся дорога была усеяна телами погибших. Базилевс вместе со свитой долго стоял на поляне рядом с дорогой, всматривался в мрачные лица проезжающего мимо воинства. Участвовавшие во многих походах закаленные ветераны, двигаясь на Доростол, с удивлением и растерянностью на глаз определяли, что русов погибло существенно меньше, чем своих, а значит, предстоит нелегкая война и неизвестно еще, какая участь выпадет на их долю.

«Попробовать предложить скифскому архонту без боя уйти за Истр? Еще неизвестно, как сложится эта война. Конечно, варваров по числу гораздо меньше, чем у меня, воинов, но первая сшибка у Доростола прошла не в мою пользу. Враги показали, что они на равных могут сражаться с катафрактами. Стоит задуматься!»

Чуть обернувшись, он обратился к свите:

– Остался кто-либо в живых из отрядов, идущих в передовом дозоре?

– Да, сиятельный. Жив предводитель первого отряда, Феодор из Мисфии, а с ним пятеро всадников легкой кавалерии. Ты хочешь их видеть?

– Избави бог. Я помню Мисфианина. Лев Диакон.

– Я весь внимание, мой повелитель!

– Найди Мисфианина, поговори с ним. Потом напишешь о подвигах наших воинов и дикое сопротивление варваров. Не стесняйся описывать пролитую кровь и необузданный характер дикарей. Потомкам будет интересно узнать, с чем мы столкнулись в этой провинции и как спасли месян.

– Я все понял, богоравный. Уже бегу.

Не обращая внимания на придворных, император коленями приударил в бока своего коня, в порыве гнева ожег его круп плетью, поскакал к доростольской дороге, а встав на нее, двинулся вдоль растянувшихся колонн стратиотов, упруго шагавших без устали, несших щиты и оружие, с любовью глядевших на своего полководца. «Бессмертные» тенью следовали за базилевсом.