– Да. А чего воинов так много? Две сотни – это не застава.

– Это партизанский отряд. Я знаю. Костяк заставы останется у дороги, образуете засаду, разъезды веером разойдутся по местности, ну и гонцов надо будет не по одному посылать. Еще вопросы?

Поднялся с места Олесь.

– Батька, это вроде мое дело – разведка. Почему другого посылаешь?

– Потому что по второй профессии, для тебя основной, ты диверсант. Предполагаю, что это качество вскоре будет ой как востребовано. Садись. А для тебя, боярин, еще раз повторюсь. Ваше дело только разведка и присланные вовремя сведения. Иди, готовь людей, больше тебя не держу.

Поклонившись, Бранислав ушел. Монзырев поднялся на ноги, потянув натруженную за день спину, прошелся по сравнительно небольшому помещению.

– Ну-у! – опять не выдержал воевода.

– Что ж, слушайте диспозицию. Здесь, в Доростоле, у Святослава двадцать тысяч воинов, с натяжкой, считая просочившихся с юга – максимум двадцать две. Не более. Это вместе с нами. Венгры с печенегами, ранее составлявшие легкую конницу войска, благополучно сбежали. Помощи ждать неоткуда, надеяться не на кого. Ванька, базилевс ромейский, ведет с собой только одной отборной пехоты двадцать тысяч гоплитов, да всадников тысяч пятнадцать будет, ну и разной мелкой шелупони, умеющей пользоваться ножиком, еще тысяч пятнадцать набежит. Короче, полная жопа. Кто не согласен, может высказаться.

Боярин Ярослав, поднявшись, ступил ближе к Толику, приосанившись, выпятил грудь вперед. При тусклом свете коптящих светильников Монзырев рассмотрел, как налилось кровью его лицо, глаза метали молнии.

– Что нас пугаешь, живота гонезе? Потребуется, так все здесь костьми ляжем, а кощеями у ромеев нам не бывать!

Монзырев, соглашаясь, кивнул.

– Тут ты прав, пугаться поздно, да и не нужно. Баловство это все. Но расстановку сил вы должны осознавать. Наша задача – как можно больше уничтожить врагов, самим по возможности выжить. Ну, и чтоб, не дай бог, князь не погиб.

– В точку, херсир!

– А посему своим людям все обсказать, разъяснить и настроить только на победу. Боря?

– Здеся я, батюшка, – Боривой выглянул из-за спины Ратмира.

– Припасы, которые привезли с собой, экономь. Нет. Запрещаю вообще употреблять. Плати деньги, переплачивай, но покупай продукты у болгар, и чтоб НЗ у тебя лежал в неприкосновенности. Кажется, все сказал. Расходитесь, ночь длинная, впереди вас ждут великие дела. Ну, а я тоже не из железа, мне хоть иногда все-таки отдых нужен. Воевода, спозаранку жду тебя здесь. Доброй ночи всем.

Толик подошел к окну. Дневная духота в безветрие и сам дом, пропитавшийся дунайской сыростью, никак не способствовали доброму сну.

– Ха-ха, – он вспомнил, как когда-то Леха Волков еще в той, прошлой жизни рассказал, стоя на плацу, свой сон.

«Просыпаюсь среди ночи в холодном поту. Приснилось, что часть вывели на учения, а подразделение обеспечения оставили на зимних квартирах. Толком ни пожрать, ни поспать. Нашел место, уютно кровать стоит, даже наволочка с простыней имеется. Жарко, разделся, улегся, заснул. Ночью просыпаюсь, будто душит кто. Смотрю, а это подполковник Дьяконов рядом со мной и тоже раздетый лежит, душит меня и внятно так бормочет: «Ну, иди сюда, моя Наташенька!» Меня с кровати пружиной унесло. Так я и на самом деле с кровати чебурахнулся, даже шишмарь себе об тумбочку поставил. Оклемался, пригляделся, лежит на другой половине кровати моя ненаглядная Наталья Сергеевна. Вот так! К чему бы это такой сон?» А ближе к обеду Леху за что-то выдрал Дьяконов. Вот и не верь после этого снам. Видно, приснился с четверга на пятницу, зараза».

«Как бы и мне при такой духоте чего-нибудь подобное не приснилось».

Уже лежа на деревянной кровати, оставшейся от прежних хозяев, услышал за окнами до боли знакомую, любимую им песню, принесенную в этот мир безбашенным Андрюхой Ищенко и пустившую корни в Гордеевом городище:

Толик даже не почувствовал, как провалился в тревожный сон. А завтра была война.

Еще затемно через городские ворота процокали копыта лошадей. В ночь в сторону Плиски уходили две сотни засадников. Следуя в колонну по два, мелкой рысью уходили те, кто должен стать глазами и ушами защитников Доростола. Дорога углубилась в лес, заставив потемнеть серые сумерки нового дня.

– Скоро с небес глянет на нас Ярило, расплещет брезг по округе. Как думаешь, боярин, насколько далеко отъехать от градских стен надобно? – задал вопрос Браниславу Пещак, слегка придержав коня, чтоб боярин смог на полкорпуса продвинуть свою лошадь, оказавшись стремя в стремя с ним.

– Мыслю, верст на десять-двенадцать отъедем, нам же еще оттай у дороги, нырищу присмотреть придется, да разъезды разослать.

– Правильно мыслишь, боярин. Остроух!

– Здесь, сотник.

– Скачи вперед, поторопи передовых. Сотня-я! Галопом, ма-арш!

Расплескав лучи по небесной синеве, встало над лесом солнце. К месту засады подтягивались разъезды русов, разосланные по дорогам и тропам. Соскакивая со взмыленных лошадей, в спешке переводя дух, докладывали Пещаку о подходе византийского войска. Поразмыслив, сотники приняли решение.

– Будем продолжать наблюдение дальше. Остроух, возьмешь пятерых воев из своего десятка, скачи в Деревестр к князю, скажи, ближе к обеду пусть встречает большое войско ромеев под стенами града. По переду войска идут дозором сильные отряды легкой кавалерии, за ними катафракты и пехота. Все понял?

– Понял, сотник.

– Тогда торопись, назад не ворочайся, оставайся в граде.

Обратился к молодому боярину:

– Предлагаю оседлать дорогу с обеих сторон. Схоронимся, пропустим воинство, а там боги подскажут, что делать и где у ромеев слабое место. А уж когда наши в бой вступят, то и мы с тыла подмогнем.

– Согласен, Пещак. Только зачем воев делить?

– А вдруг кого из нас заметят, так другой неприятелю в спину и ударит.

– Добро.

Враг не заставил себя долго ожидать. По дороге, ведущей к Доростолу, на рысях шел большой отряд легкой конницы, ведомый крепким, дюжим трибуном, разодетым в дорогие одежды и заказной доспех. Для отряда малоазиатских всадников такая работа была рутиной, они прошли не первый поход, так что уверенность и знание положений поиска читались на их лицах. Следуя плотным строем, прикрываясь с обеих сторон щитами, воины вглядывались в лесную зелень, отступавшую от каждой стороны дороги на добрую стадию.