* * *

Мы протиснулись в дырку там, где в замшелом штакетнике не хватало одной планки, и оказались в нижней части бугристого газона. Там и сям торчали кротовины. С пригорка за нами наблюдал большой молчаливый особняк, из которого торчали башнеобразные штуки. Солнце цвета грушевых леденцов растворялось в наклонном пруду. Перегретые мухи устроили гонки болидов над водой. У сгнившей эстрады деревья на пике цветения кипели темными сливками. Вокруг особняка шло что-то вроде террасы, на которой стояли складные столы с кувшинами лимонада и оранжада. Просто так стояли. Мы смотрели, как ветер свалил пизанскую башню бумажных стаканчиков. Несколько штук покатилось по газону в нашу сторону. Вокруг не было ни души.

Ни души.

— Боже, я готов жизнь отдать за стакан этого лимонада, — сказал я Дурану.

— Я тоже. Наверно, это весенняя ярмарка или что-то такое.

— Да, но где все?

Рот у меня был соленый и запекшийся, как чипсы.

— Может, она еще не началась. Давай подойдем и попьем. Если кто-нибудь увидит, скажем, что собирались расплатиться. Сколько там это будет стоить, два пенса, ну пять.

Дурану этот план тоже не нравился.

— Ладно.

Но нам ужасно хотелось пить.

— Ну пошли.

Пьяные помпоны пчел зависли над лавандой.

— Тихо тут как-то, — бормотание Дурана раздавалось чересчур громко.

— Угу.

А где же столы с товарами на продажу? Колесо лотереи, в которой можно выиграть бутылку сидра? «Охота на сокровища» с зарытыми в песок яичными скорлупками? Аттракцион «Попади в бокал мячиком для пинг-понга»?

Окна особняка вблизи не выдали никаких зрелищ, кроме нас самих на фоне зеркального сада. В кувшине оранжада утонули муравьи, так что я стал наливать лимонад, а Дуран держал бумажные стаканчики. Кувшин весил целую тонну, и в нем звякали кубики льда. Он отморозил мне руки. Есть куча сказок, в которых герои едят и пьют чужую еду и питье, и это для них очень нехорошо кончается.

— Твое здоровье, — мы с Дураном изобразили, что чокаемся, и выпили.

От лимонада у меня рот стал холодный и мокрый, как декабрь, и все тело вздохнуло: «Ах».

* * *

Особняк лопнул по швам, и люди хлынули из дверей вслед собственной болтовне. Они уже отрезали нам путь к отступлению. Большинство обитателей особняка было одето в бирюзовые халаты, как тот человек, который наблюдал за пчелами. Некоторые, скрюченные, сидели в инвалидных креслах, которые толкали медсестры, одетые в форму медсестер. Другие шли сами — но какими-то рваными движениями, как сломанные роботы.

Я с дрожью ужаса понял.

— Это дурдом в Малом Мальверне! — зашипел я Дурану.

Но Дурана уже не было рядом. Я едва успел заметить, как он стремительно пронесся обратно по газону и протиснулся через дырку в штакетнике. Может, он думал, что я бегу следом, а может, бросил меня в беде. Но если я попытаюсь смыться и меня поймают, получится, что лимонад мы сперли. Маме и папе сообщат, что я вор. Даже если меня не поймают, за нами могут послать людей с собаками.

Так что у меня не было выхода. Надо остаться и найти кого-нибудь, кому можно заплатить.

— Огастен Моунс убежал! — ко мне подлетела медсестра с волосами, похожими на швабру. — Суп исходил паром, но Огастена нигде не было!

— Вы говорите о том человеке, которого мы встретили в лесу? — я сглотнул. — О том, который смотрел на пчел? Он там, в обратную сторону по верховой тропе. Я могу показать, если надо.

Я махнул рукой в нужную сторону.

— Огастен Моунс! — она разглядела меня хорошенько. — Как ты мог?

— Нет, вы меня не за того, — Висельник перехватил «приняли», — вы обознались. Меня зовут Джейсон.

— Ты думаешь, я из чокнутых? Я точно знаю, кто ты такой! Ты сбежал в погоне за своей инфантильной мечтой в самый день нашей свадьбы! Ради этого идиота Ганаша! Ради обещания, данного в детской! А еще клялся, что любишь меня! А потом услышал совиное уханье в ветвях елей — и умчался прочь, оставив меня с ребенком и… и…

Я попятился.

— Я могу заплатить за лимонад, если…

— Нет, не можешь! Смотри! — Кошмарная медсестра очень крепко схватила меня за руку. — Последствия!

Она сунула мне в лицо свое запястье.

— Последствия!

Отвратительные шрамы, реально отвратительные, сеткой пересекали вены.

— Это, по твоему, любовь? Это, по-твоему, значит, любить, уважать и повиноваться?

С каждым словом мне на лицо летели брызги слюны, так что я отвернулся и закрыл глаза.

— Какое — ты — имеешь — право — так — обращаться — с кем бы то ни было?

— Розмари! — к нам подошла другая медсестра. — Розмари! Я вам сто раз говорила, чтобы вы не брали нашу форму. Говорила ведь?

У нее был успокоительный шотландский акцент. Она ободряюще кивнула мне.

— Розмари, он для вас чуточку молод, и я сомневаюсь, что он значится в официальном списке наших гостей.

— А я вам говорила, тысячу раз говорила, что меня зовут Ивонна! Мое имя — Ивонна де Галэ!

Настоящая живая сумасшедшая из дурдома в Малом Мальверне снова повернулась ко мне.

— Слушай меня, — у нее изо рта пахло дезинфекцией и бараниной. — Такой вещи, как «что-то», не существует! Почему? Потому что все, что есть, уже начало превращаться в нечто другое!

— Ну пойдемте, — настоящая медсестра уговаривала Розмари, как уговаривают пугливую лошадь. — Давайте-ка отпустим мальца. Или вы хотите, чтобы я позвала больших ребят? Позвать больших ребят, а, Розмари?

* * *

Не знаю, чего я ждал, но только не этого. Из Розмари вырвался вопль — он взмыл ввысь, разверзнув ей челюсти, шире и громче любого человеческого крика, слыханного мною раньше; он рос, как полицейская сирена, но гораздо медленней и трагичней. Внезапно все психи, все медсестры и доктора на лужайке застыли каменными статуями. Вой Розмари все карабкался вверх, все сильней сбивал с ног, сильней обжигал, одинокий в пространстве. Его услышат за милю, а скорей всего и за две. По ком она воет? По Гранту Бэрчу и его сломанному запястью. По жене мистера Касла с ее замученными «нервами». По Дуранову папке, ушедшему в ядовитый запой. По мальчику из колонии, скормленному псам. По Подгузнику, что слишком рано вылез из своей мамки. По колокольчикам, что не переживут одного лета. И даже если я прорвусь через спутанные плети ежевики, процарапаю ногтями крошащуюся кирпичную стену и заберусь в забытый туннель — даже там, в гулкой пустоте глубоко под Мальвернскими холмами этот вой меня достанет. Без сомнения. Даже там.

Просто невероятно.

Газетам сперва не разрешали писать о том, который из наших военных кораблей пострадал первым — все из-за «Акта о неразглашении государственной тайны». Но теперь об этом говорят по Би-би-си и Ай-ти-ви. Корабль Ее Величества «Шеффилд». Ракета «Экзосет», пущенная с «Суперэтандара», попала в эсминец и «вызвала неподтвержденное количество серьезных взрывов». Мама, папа, Джулия и я — мы все вместе сидели в гостиной (впервые за тыщу лет) и молча смотрели телик. Кинохроники битвы не было. Только мутное фото корабля, из которого валит дым. Брайан Хэнрахан в это время рассказывал, как выживших спасали корабль Ее Величества «Стрела» и вертолеты «Си-кинг». «Шеффилд» еще не затонул, но в условиях Южной Атлантики это лишь вопрос времени. Сорок наших моряков до сих пор считаются пропавшими, и по крайней мере столько же получили сильные ожоги. Мы все думаем про Тома Юэна на «Ковентри». Ужасно в таком признаваться, но весь Лужок Черного Лебедя вздохнул с облегчением, что это всего лишь «Шеффилд», а не «Ковентри». Это кошмар. До сих пор война на Фолклендах была чем-то вроде мирового чемпионата по футболу. У Аргентины сильная команда, но с военной точки зрения они всего лишь производители мясных консервов. Три недели назад, когда вся страна смотрела, как флот выходит из Плимута и Портсмута, всем было ясно, что Британия из Аргентины котлету сделает. Духовые оркестры играли на эспланадах, женщины махали, на воду вышли сто тысяч яхт, все гудели, пожарные суда салютовали струями воды из брандспойтов. У нас были корабли «Гермес», «Непобедимый», «Сиятельный», Специальная воздушная служба и Специальная лодочная служба. «Пумы», «Рапиры», «Сайдвиндеры», «Линксы», «Си скьюа», торпеды «Тайгерфиш» и адмирал Сэнди Вудвард. У аргентишек не корабли, а лоханки, названные в честь испанских генералов с дурацкими усами. Александр Хэйг не может заявить об этом открыто — вдруг Советский Союз на стороне Аргентины — но Рональд Рейган тоже за нас.