А уж мне как приятно, кто бы знал, — отвечал Антонио, оглядывая остатки оконной рамы.

Пиноккио вернулся домой. Отца уже не было. И поэтому он по-хозяйски улёгся на кровать.

— Ну что? — спросил Говорящий Сверчок. — Заказал лестницу?

— Заказал.

— А стамеску зачем у мастера спер?

И вправду, мальчик до сих пор сжимал стамеску в руке.

— Не знаю, я её не спирал, просто в руках завертел.

— Не надо в руках заверчивать, — предостерёг Говорящий Сверчок, — тем более какую-то дурацкую стамеску. Завертел бы хоть что-нибудь путное, а то стамеску.

— Я не специально.

— Всё равно верни. У тебя должна быть безупречная репутация.

— Хорошо, только мне с ним не хочется видеться лишний раз.

— Почему? — удивился Говорящий Сверчок.

— Ну не знаю, странный он какой-то. Чепуху какую-то несёт. С молотком не расстаётся.

— Чепуху и ты в его возрасте нести будешь, а молотком он работает, и причём мастерски.

Пиноккио поёжился от страха, представляя, как мастерски может работать молотком этот человек.

— Ладно, я верну ему его стамеску, положу её на порог, он сам найдёт.

— Вот и славно, а теперь приступим ко второму пункту нашего плана.

— А какой у нас второй пункт?

— Иди к самогонщице Джульетте и купи у неё две бутылки самой дешёвой чачи. Вот и весь второй пункт.

— Хорошо, уже иду.

— Кстати, не давай ей больше одного сольдо, а если попытается тебя обдурить — громко ори, что пойдёшь в полицию.

— Понял.

— А если спросит, зачем тебе самогон, скажи, что для отца, но не говори, кто твой отец, а то она не даст — он наверняка ей должен. Ну, иди.

И парень пошёл. Он не знал где проживает тётка Джульетта, но язык, как говорится, до Киева доведёт. И чтобы язык довёл до Джульетты, он подошёл к одному почтенному синьору в порванной шляпе и в одном правом ботинке. Под глазом у синьора красовался здоровенный синяк.

— А не скажет ли мне многоуважаемый синьор, как мне добраться до досточтимой синьоры Джульетты? — вежливо спросил Пиноккио.

— Это какая Джульетта? Не самогонщица ли? — как-то невежливо осведомился синьор в одном ботинке.

— Она самая.

— Какая же она «досточтимая»? Жаба она визгливая, — ответил синьор с синяком и чуть тише добавил, чтобы никто не слышал, — вот возьму где-нибудь кол и всю морду ей в кровь изобью.

— Тем не менее, подскажите, как мне её найти, — не унимался Буратино.

— Уйди по-хорошему, а то я и тебе разобью, ишь, тоже мне нашёл «досточтимую», урод носатый, — продолжал злиться одноботиночный господин.

— Хорошо, извините, — произнёс Пиноккио и решил спросить у кого-нибудь другого, но в это мгновение человек с синяком окликнул его, резко изменив тон на доброжелательный:

— Эй, парень, а зачем она тебе, эта некультурная женщина?

— Я хотел купить у неё самогон.

— Вот как? — синьор даже как будто обрадовался. — Самогон говоришь? А я думал, ты просто так болтаешься, как какой-нибудь дурак-бездельник, и от нечего делать занятым людям вопросы задаёшь.

— Нет, нет, я по делу, — уверил его Пиноккио.

— Ну, раз так, то я, конечно, тебе помогу, несмотря на свою занятость, я даже тебя к ней провожу.

— Синьор, а чем же вы так заняты? — удивился Пиноккио. Он, если честно, даже и не подозревал в этом синьоре занятого человека.

— Ну, знаешь ли, я — очень занятой человек, с самого утра хожу туда-сюда, дела всякие делаю. Мне ещё надо встретиться со многими уважаемыми людьми, с золотарём Бонди. Не знаете такого?

— Нет, — признался Буратино.

— Ну а извозчика Моретту?

— Тоже нет.

— Вы в нашем городе, видимо, недавно? Потому что извозчика Моретту в нашем городе знают все. Ну, ничего, я вас выведу в свет, и вы вскоре обзаведетесь приличными связями. А знаете, какие у меня связи! — человек с синяком даже поднял палец вверх, чтобы Пиноккио проникся всей серьёзностью его связей. — Это вам не обормоты какие-нибудь, а люди самые что ни на есть уважаемые.

— Хорошо, я вам буду очень признателен. А не могли бы вы мне сказать, где ваш второй ботинок? — вдруг спросил мальчик.

— Что? — не понял синьор и посмотрел себе на ноги. — Ботинок?

— Ну, да, ботинок, ведь у вас всего один ботинок, а где второй?

— Ах, ну да. Дружище, в наших кругах принято простое общение, у нас без церемоний. Вы уж не взыщите, но теперь я буду обращаться к вам на «ты». А ты обращайся ко мне как и прежде.

— Хорошо, но где же ваш второй ботинок?

— Понимаешь, я настолько занят, что даже не могу вспомнить, где его оставил. Но это не страшно, я без ботинка провожу тебя к Джульетте.

Но Пиноккио не торопился. Он продолжал разглядывать этого типа, не скрывая подозрения. Мальчик первый раз в жизни не верил человеку.

— Ну, что, идём? — не унимался синьор с синяком.

— А синяк у вас откуда? — спросил Пиноккио.

— Ну, а то ты не знаешь, — ответил господин из «общества», — кажется, об дверь треснулся или с лестницы упал, точно не помню.

— Какая досада, — посочувствовал Буратино, — и шляпу, наверное, порвали об лестницу?

— Конечно, об лестницу, — раздражённо произнёс синьор, — ну, так мы что, идём или будем здесь торчать?

— Нет, я с вами не пойду, — твёрдо заявил Пиноккио, — я вам не доверяю.

— Ты? Мне? Да ты кто есть? Кто ты такой, чтобы не доверять Джузеппе Фальконе? — синьор в одном ботинке, видимо, сильно разозлился. Он даже сжал кулаки. — Я тебя сейчас на части порву.

— Полегче, синьор, — не очень-то испугался Буратино, признаться он даже сам этому удивился, но страха не было, — я бы не советовал вам так кипятиться, а то можно попасть в неприятности.

— Неприятности? — спросил синьор Джузеппе, и его кулаки разжались. — А что ты имеешь в виду? Ты мне что, угрожаешь?

И тут Буратино сделал первый серьёзный и осознанный поступок в своей жизни. Он взял и своим деревянным башмаком наступил синьору на пальцы свободной от ботинка ноги. Вернее, даже не наступил, а прыгнул и