голос 152-ой, прозвучавший две недели назад. Я покачал головой, пытаясь забыть о ней там, наверху, с ножом у ее горла. Я старался не обращать на нее внимания. Но также не мог позволить ей умереть на полу моей камеры раньше и не позволю ей умереть сейчас. Что-то, похожее на тупую боль в груди, не позволяло этого сделать.

Глубоко вздохнув, я бросился на своего противника, ударив тупой рукоятью Кинжала по его лицу. Он ответил мне ударом по щеке. И я устроил гребаное шоу. Я дал Господину то, что он хотел. Боль за болью, удар за ударом. 419-ый и я были порезаны, истекали кровью и покрывались синяками. У меня были порезы на руках, на теле и припухлости на щеках. Но я знал, без тени сомнения, что мог бы победить его за считанные секунды, если бы Господин не приказал мне подчиниться. 419-ый был никаким. Как соперник, он был посмешищем. И все же я делал так, чтобы этот бой выглядел так, будто я едва держался.

Взбешенный тем, что меня вынудили сделать — тем, что я позволил себе сделать — я остановился и сжал свои Кинжалы. С меня достаточно. Я слишком долго играл с этим бойцом. Это было ниже моего достоинства — продолжать играть с этим мужчиной.

Пришло его время умереть.

419-ый покачнулся на ногах, готовый упасть в обморок. Его оружие находилось сбоку, ослабевшие пальцы едва могли его держать. Желая видеть его падение, и как этот боец испустит последних вздох, я бросился вперед и двойным движением клинков рассек ему живот и вонзил Кинжал в его череп. Мой клинок разрезал его, словно масло, и ощущение его тела, подчиняющегося смерти, впрыснуло в мои вены лучшее лекарство.

Толпа вскочила на ноги, когда 419-ый упал на окровавленный песок под нашими ногами. Это был самый громкий рев, который я когда-либо заслуживал в этой Яме. Я взглянул на 152-ую, которая все еще находилась на трибуне, охранник медленно убрал нож от ее горла. Я зарычал, внезапно почувствовав чистую ненависть, когда заметил на ее коже слабую красную линию.

И я осознал. В этот момент я осознал, что Господин не симулировал угрозу. Если бы я не подчинился, то он перерезал бы горло Верховной Моне. Он был сумасшедшим и неуравновешенным, но он был одержим этой женщиной. И все же, чтобы сломить меня, увидеть, как я падаю к его ногам, он, не задумываясь, убил бы ее.

Смесь гнева и какого-то странного чувства, которое я не мог описать, закружилась у меня в животе. Потому что понял, что благодаря этому бою, я дал Господину власть над моим разумом. Осознание этого поразило меня. Несколько недель назад он не посылал ко мне 152-ую, чтобы заставить меня хотеть ее, а после этого причинить боль, забрав ее. Нет, он отдал ее мне, чтобы угрожать ее жизни. Его Верховной Моне, женщине, на которую он смотрел так, словно хотел полностью завладеть ее душой. Он отдал ее мне, чтобы заставить меня подчиняться его контролю.

И это сработало. Как бы меня это ни злило, я не мог отрицать правду: я играл по его правилам. Даже стоя здесь сейчас, закипая, почти разрываясь на части от самой сильной ярости, мои глаза продолжали смотреть на 152-ую, одетую в прозрачное темно-фиолетовое платье. Она застыла на месте, но смотрела на меня в ответ. В ее глазах читалась смесь замешательства и боли, но ее взгляд был устремлен на меня. Только на меня.

Ее внимание лишь ломало меня еще больше.

Я ненавидел себя за то, что подчинялся, как мяукающая сука.

И, несмотря на все это, я ненавидел ее за то, что она стала причиной этой правды.

Резко отведя свой взгляд, я осмотрел толпу. Мне ничего так не хотелось, как броситься в драку и разорвать их всех на части. Мне хотелось оторвать им конечности и свернуть их кровожадные шеи. Затем мой взгляд остановился на Господине, который все еще сидел на своем месте, уставившись на меня сверху вниз, всем свои видом показывая, что он Король Кровавой Ямы.

Сосредоточился на мне, своем чемпионе.

На том, кого теперь он контролировал… всеми возможными способами.

Будто прочитав мои мысли, на его губах появилась медленная победоносная улыбка. Мои ноги физически дрожали, пока я пытался удержаться от того, чтобы пожертвовать своей жизнью только для того, чтобы забрать его. Но когда его большие, сверкающие глаза посмотрели на 152-ую, стоящую за ним, словно сломленный ребенок, я уперся ногами в песок.

Собственническая волна захлестнула меня, когда я увидел, что 152-ая смотрела на меня. И я заметил яростную реакцию Господина на то, что он это увидел. Он перевел свой взгляд обратно на меня, и в его глазах появился новый огонь. Он отдал мне свою мону, но не хотел, чтобы она хотела меня. Он хотел, чтобы ее преданность принадлежала только ему.

Моя щека дернулась, борясь с угрожающей ухмылкой на лице. Однако Господин уловил это. Костяшки его пальцев побелели, когда он вцепился в подлокотники кресла. Он наклонился вперед, его суровое лицо показывало, как сильно он хочет моей смерти. На мгновение, когда он поднялся на ногах и толпа стихла, я подумал, что сейчас он исполнит свое самое заветное желание.

Затем темноволосый мужчина, одетый в странную одежду, встал рядом с ним и пожал ему руку. Мужчина широко улыбался, кивая головой на что-то, сказанное Господином. Когда я обратил свое внимание на мертвого мужчину рядом со мной в Яме, я заметил сходство со странно одетым мужчиной. Это был его Господин. Тот, кого мой Господин хотел, чтобы я поразил.

Я сделал то, что планировал Господин.

Толпа волновалась, пока мужчины разговаривали. Когда Господин, наконец, посмотрел в мою сторону, он быстрым движением запястья дал разрешение покинуть Яму. Развернувшись, я выбежал с ринга и направился по туннелю бойцов. Я заставил себя выглядеть невозмутимым. Но когда в туннеле стало темно, и я понял, что нахожусь вне поля зрения зрителей, я остановился и стиснул зубы от боли, пронзившей мое тело. Оглянулся и увидел свои окровавленные следы на песке. Я, окинув взглядом свое тело, тихо зарычал, когда увидел, что был усеян ранами, глубокими порезами, показывающими больше, чем несколько намеков на разрезанную плоть.

Меня не ранили уже пять лет. Я не получал ни царапины с тех пор, как стал чемпионом, и тогда решил, что ни один противник больше никогда меня не заденет. Я знал, что этот бой только что взволновал