Я медленно смещаю «Арго» к указанной Томом точке, попутно сканируя поверхность мёртвой планеты всеми доступными способами. Дружище прав, там действительно что-то не то с гравитацией. На трёхмерной гравитационной модели зияет яма в четверть планетного радиуса, а глаза видят ровное, как херсонская степь, невысокое плато. Надо будет запустить рой роботов-буров, пускай добудут образцы породы с разных глубин. Не может же там быть гигантская пустота. Даже на умершей планете полость таких габаритов давно бы провалилась.

На борту, если честно, царила скука. Побочный эффект небольшого коллектива в замкнутом пространстве корабля. Да, по вечерам мы ещё собирались в кают-компании, устраивали просмотр фильмов, развлекались логическими играми или травили анекдоты. С какого-то момента это стало происходить всё реже. Эпопея на Аашаше немного «взбодрила» нас, но это быстро сошло на нет. А сейчас и вовсе предстояла рутинная геологоразведка. И я не придумал ничего лучше, чем подшутить над экипажем. Сформировал виртуальный образ самого натурального домового из детских сказок, смонтировал на одном из бортовых ботов-ремонтников хороший голопроектор… Тома я напугал так, что он аж подпрыгнул, издал какой-то нечленораздельный звук и выронил игровую консоль. Его можно понять: открывается дверь, и в каюту, по-хозяйски подбоченясь, входит эдакий домовой Нафаня, ростом и комплекцией напоминающий волосатую табуретку с огромными глазами-плошками и носом-картофелиной.

Мой новый образ самым неприличным образом заржал, видя отвисшую челюсть и выпученные глаза лучшего друга.

– Дурак ты, боцман, и шутки у тебя дурацкие, – пробурчал тот по-русски, догадавшись, кто к нему пожаловал. – Предупреждать надо.

– Тогда сюрприза не получится, – скрипучим голосом ответило лохматое существо – то есть мой новый образ. – Ладно, Том, не дуйся. Хотел тебя немного развеселить.

– Я весел, как музыкант на похоронах, чёрт возьми, – ругнулся дружище, пинком отшвырнув игрушку в угол. Консоль глухо стукнулась о композитную стенку и сиротливо откатилась под столик. – Непруха, блин, со всех сторон. Кофе купил, не посмотрел на этикетку. Китайский. Китайский, Майк! Ещё радовался, идиот, что с хорошей скидкой… Потом скачал новый релиз игрухи, пока на базе были, и сразу не опробовал. А там полная фигня, ведомые – конченые дебилы. На самых простых заданиях тупят, и меня валит первый же фриц, зашедший с хвоста. Тут ты ещё решил образ сменить, тоже мне, звезда Голливуда…

– Будет тебе на жизнь жаловаться, Томми. Ищи радость в серых буднях, – осклабился мой «домовой». Вернее, «бортовой». Зрелище, признаться, не для слабонервных: улыбочка на пол-лица из-под бородищи. – Как говорил Козьма Прутков…

– Майк.

– Чего?

– Иди к чёрту.

– Всё так плохо?

– Да.

– Ну, извини, – я принял свой обычный облик. – Шутка не удалась.

– Это точно, клоун из тебя неважный, – огрызнулся Том, плюхнувшись на стул. – Будешь искать работу в цирке, наймись уборщиком, вместо робота.

Потом мы пошли на сближение с новооткрытой системой, и обида была забыта. Том просто не умел надолго обижаться. Но проблему скучающего экипажа нужно как-то решать. Это сейчас мы все будем загружены работой. После отправленного на станцию отчёта снова наступят тягучие дни, или даже недели, когда ничего не происходит.

Кажется, безопасников серьёзно натаскивают по психологии? Надо будет посоветоваться с Эрнестом. Или в будущем не браться за длительные миссии.

– Классическая отрицательная аномалия, – усмехнулся Виктор Петрович, изучив полученную компьютерную модель. – Обычно залежи минералов любого происхождения и свойства дают повышенную плотность гравитационного поля по сравнению с окружающей породой. Либо сама порода, в которой сидят кристаллы, достаточно плотная, чтобы создать аномалию, достаточно вспомнить классику – алмазы в кимберлите. Бывают и исключения, когда минерал менее плотный, чем порода. Но не в этом случае: взятые образцы в среднем имеют плотность более пяти грамм на кубический сантиметр. Вот что аномально.

– Сканирование не выявило пустот, – добавил Эрнест. – А это означает, что мы имеем дело с залежами чего-то нетипичного.

Морган, потыкав пальцем в поверхность своего продвинутого коммуникатора, выдал на обзорный экран какую-то диаграмму. Если я не ослеп, это результат спектрального анализа образцов, взятых первыми разведботами.

– Видите? – Джимми указал на пики разноцветных кривых. – Элементов тяжелее никеля практически нет. Медь – в следовых количествах. Классическая планета звезды двойной солнечной массы второго поколения. Зато изотопы… Все как один стабильные, но все – нетипичные. Один углерод-тринадцать чего стоит. На Земле его распространённость не более одного процента от всех атомов углерода, а здесь – девяносто. То же самое насчёт серы и железа.

– Простите дилетанта, – я изобразил деликатное покашливание. – Чем эти изотопы отличаются от тех, которые мы знаем?

– Во-первых, атомной массой. – Джимми явно обрадовался возможности просветить очередного неуча. – Во-вторых… Нет, химически углерод-тринадцать совершенно такой же, как и углерод-двенадцать, и менее стойкий углерод-четырнадцать. Горят они одинаково хорошо. Но в теории – пока на практике это сложно проверить, найти их в больших концентрациях пока удавалось одним тоу – нетипичные изотопы могут создавать нетипичные межатомные связи. А, следовательно, кристаллы и соединения с нетипичными свойствами. Вы же знаете состав гравикристаллов. Их основа – железо-пятьдесят семь уникальной кристаллической структуры, и длиннейший хвост самых различных примесей. Здесь этот изотоп железа, кстати, тоже преобладает над типичным пятьдесят шестым. Так что, господа, нам крупно повезло. Мы наткнулись на космический склад редких, но стабильных изотопов.

– Видимо, у звезды-прародительницы, из продуктов взрыва которой они образовались, было редкое чувство юмора, – не без иронии проговорил Том. – Как знала, что явятся однажды такие любители редкостей, как мы, и насинтезировала их на целую планету.

– На две, если быть точными, – сказал я. – Вторая дальше от… центра, но она близнец этой.

– Тем более. Две планеты, набитые редкостями. Ну, что, готовить пару ботов-копателей?

– Для начала мы должны уяснить, что ищем, – резонно заметил Щербаков. – Итак, имеем планету, состоящую в основном из редких изотопов. Имеем плато, под которым наблюдается отрицательная гравитационная аномалия при средней плотности образцов выше пяти. Знаем состав и структуру гравикристаллов, которые невозможно получить в земных условиях… Какие выводы, коллеги?

– Не может быть… – прошептал побледневший Морган. – Это же чистая теория…

– Антиграв-кристаллы, – Эрнест был не так эмоционален. – Что ж, позитроны тоже некогда считались чистой теорией. В гравикристаллах, согласно теории, достаточно «вывернуть» кристаллическую решётку, чтобы они при пропускании слабого тока не создавали гравитационное поле, а разрежали его. Кто знает, какие условия были на этой планете, пока звезда умирала? Быть может, именно те, что надо.