Саид опустил голову, и никто не решился нарушить молчание.

Однако вскоре Курт не выдержал и мрачно спросил:

– Что, так и будем сидеть? – и посмотрел на товарищей.

Никто ему не ответил.

– А! Заячьи вы души! – очень сердито сказал Курт.

Тогда Хосе осторожно поднялся, крадучись подошел к выходу и выглянул из землянки.

– Ну, что там? – нетерпеливо спросил Курт.

– Погасили костры.

– А часовые?

Хосе долго всматривался в темноту и не отвечал.

– Ну?!

– Н-не знаю, – наконец отозвался Хосе и также крадучись вернулся к товарищам.

– Да, – строго сказал Курт. – А ведь кому-то все равно придется брать часовых на себя.

Все молчали.

– Я вижу, никто из вас не хочет домой, – продолжал Курт. – Все вы так и рветесь на соляные копи.

– Но ведь тот, кто выйдет к кострам, домой уже точно не вернется, – сказал Франц.

И опять помолчали. Потом Хосе решительно сказал:

– Ну, ладно! Тогда я! Меня дома все равно никто не ждет!

– Нет, – покачал головой Курт, – ты не подходишь. Ты слишком горяч. А Гаспару я не доверяю. А Франц труслив, он все испортит. А Чико подчиняется… Вон, только ей! – И Курт кивнул на Мадам. Но потом вдруг спросил: – Или, может, ты все же решишься?

– Ну-у! – сказал Чико. – Я что! Я могу. Только я вам честно скажу: ничего у нас из этого не получится! А всё теперь будет только так, как вон кто захочет! – и он опять указал на Мадам. И указал так, чтобы она этого никак не смогла бы заметить. Курт насмешливо хмыкнул, сказал:

– А ты еще трусливей, чем Франц! Поздравляю! Но ладно, продолжим!

И он повернулся к Саиду. И все остальные тоже. Саид молчал, лицо его ровным счетом ничего не выражало. Тогда Чико сказал:

– Нет, Саид тоже не сможет. Тут нужен человек привычный к морозам и, кроме того, отчаянной храбрости!

Саид поднял руку, и Чико умолк. Саид усмехнулся и сказал:

– Мне смешна твоя хитрость!

– Какая еще хитрость? – обиделся Чико.

– Как какая? Глупая, конечно! – строго сказал Саид. – И ты всегда будешь таким! Всю жизнь! И ничего не выхитришь!

– Э! – сказал Чико. – Ты чего это?!

– Я ничего, – сказал Саид. – И мне еще некогда. Ясно? У меня сейчас очень серьезное дело!

После чего он неторопливо поднялся, поправил чалму, подкрался к выходу – и исчез в темноте.

Солдаты некоторое время молчали, а потом Франц не выдержал и сказал:

– Хороший был человек.

– Хороший, – со вздохом согласился Гаспар.

– Да уж лучше тебя! – воскликнул Чико. – И тебя! И тебя! И…

– Тебя, – подсказал Курт.

– Возможно, – согласился Чико и насупился. – Если честно признаться, так я паршивый человек. Я ведь специально сказал про мороз и про храбрость. Я знал, Саид не выдержит… – тут Чико замолчал и отвернулся.

И все молчали. Всем было гадко, холодно и стыдно.

А сержант тем временем лежал все в том же положении на все тех же нарах, смотрел на потолок и, чтобы поскорее заснуть, считал сучья на бревнах. Сучьев было много, как солдат в эскадроне, а сон все не шел. А тут еще Мадам! Нет, картами она уже больше не шуршала, она уже давно сложила их и спрятала, надела шубу, запахнулась в нее поплотней… И вот теперь сидит, молчит и ждет, когда же он к ней повернется и начнет разговор. Да только не дождаться вам его, сударыня, сердито подумал сержант и еще сердитей усмехнулся…

Как Мадам вдруг спросила:

– Сержант, о чем вы думаете?

Сержант не шелохнулся, не ответил. Конечно, думал он, сейчас промолчать – это верх неприличия. По-хорошему, нужно было бы отшутиться или хотя бы сказать какую-нибудь первую попавшуюся глупость. Однако глупостей и так уже и сказано, и сделано достаточно. Последней глупостью… А и действительно, подумал сержант, а что было его самой последней глупостью? Но решить этого он не успел, потому что Мадам спросила на этот раз вот что:

– Сержант, а вы женаты?

Сержант закрыл глаза. Вот уж действительно, подумал он, женщины – это удивительные создания. Порой они необыкновенно чутки, но нередко являют собой верх бестактности!

– Я вас не обидела? – тихо спросила Мадам.

Ну вот опять! Сержант открыл глаза и про себя спросил: она это нарочно, что ли?! После чего он достаточно громко вздохнул, сел, недобро посмотрел на Мадам и сказал:

– Я сделал что-нибудь не так? Или дал повод?

Мадам улыбнулась и отрицательно покачала головой. И продолжала неотрывно смотреть на сержанта. То есть она по-прежнему ждала ответа. И поэтому сержант был вынужден сказать:

– Да, у меня была жена. Но недолго – одиннадцать дней.

Мадам хотела промолчать – и нужно было молчать дальше, она это прекрасно понимала… но все-таки не удержалась и спросила:

– Она… ушла от вас?

– Ушла, – тихо сказал сержант. Потом, немного помолчав, еще тише добавил: – Нет, не ушла. Ее убили.

И вот опять то же самое! Мадам опять прекрасно понимала, что больше спрашивать нельзя ни в коем случае… Однако не из любопытства, а вот как-то само получилось:

– За что?

– Не знаю, – на этот раз просто ответил сержант. – Это было недавно, под Смоленском. Голод такой, вы понимаете. А она – маркитантка. И вот… Вот так вот получилось! И никого не нашли.

Сказав это, сержант как-то странно пожал плечами, опять лег на нары и принялся пристально смотреть в потолок.

– О! Одиннадцать дней! – прошептала Мадам…

И сержант догадался – считает. Одиннадцать дней под Смоленском – а это значит, думает она, это было уже не отступление, а самое настоящее бегство. Голод, холод – и вдруг маркитантка, вино и горячая похлебка. То есть понятно, дальше думает она, почему это он вдруг женился! Хотя женщины мыслят иначе, они все это могут представить и так: кругом отступление, паника, предательства… и вдруг венчание! Как это романтично, как…

– Сержант!!!

Сержант от неожиданности вздрогнул и обернулся. Рядом с сидящей Мадам стоял Курт – очень растерянный. Почувствовав неладное, сержант поспешно встал и спросил:

– Что случилось?

– Партизаны ушли!

– Как?!

– Я не знаю! Но в лагере пусто. А тут еще Саид…

Но сержант его уже не слушал – он резко поправил на себе шинель и поспешно вышел из землянки. На поляне и в самом деле никого видно не было. Подбежав к ближайшему костру – а он уже почти что догорел, – сержант остановился и осмотрелся. И опять нигде никого видно не было. Да и смотреть было не очень-то удобно, потому что и все остальные костры уже не горели. То есть темно было, ни огонька кругом и ни души! Только возле самого леса чернела под лунным светом карета, а рядом с ней стояли оседланные лошади – их, между прочим, лошади! А где партизаны? Они что, растерянно думал сержант, и в самом деле ушли, сменили дислокацию? А с пленными как? Почему не увели с собой, не расстреляли, даже, в конце концов, просто не повесили… А бросили! То есть оставили за полной ненадобностью! Так это, что ли? Странно, очень странно! И сержант задумался. Он же прекрасно понимал, что ничего просто так на этом свете не случается, всему есть свои объяснения – и объяснения логичные, а не кивание на всяких там Белых Дам…