Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне неинтересна алхимия. Вот и все.
– Но почему?
Ответить она могла бы разными способами. «Потому что алхимия делает из людей чудовищ. Потому что какой прок в алхимии, если она не в силах вернуть ее?»
– Ее можно применять для ужасных вещей.
– А как же, – никто и не стал бы спорить. Хоть они слишком молоды и не застали войну, каждому жителю Нового Альбиона известно, какой ущерб способно нанести алхимически заряженное оружие. Все слышали страшные рассказы о боевых алхимиках, которые экспериментировали с собственным телом – и с телами вовсе не желающих этого подопытных. – Как и почти все остальное. Все дело в том, как именно его применить.
Маргарет пожимает плечами.
– В таком случае, возможно, не у каждого из нас есть заветная мечта.
Он невесело усмехается ей.
– Вот теперь вы надо мной точно смеетесь.
– Ничего подобного. Это правда.
– Удручает. Не может быть, чтобы вы всерьез.
Скоро он сам поймет. Как и все остальные, он станет воспринимать Уикдон и усадьбу как тюрьму, тесную, скучную и провинциальную. Как ступеньку, на которую надо наступить или перешагнуть на своем блистательном пути к успеху. Но если для него это лишь точка на карте, для нее Уикдон – целый мир. Выживание в нем не оставляет свободного времени для мечтаний.
– Всерьез, мистер Уинтерс.
Уэстон хмурится. Он явно не удовлетворен ее ответом, но переводит разговор:
– Меня можно звать на «ты» и по имени – Уэсом.
Она вдруг замечает, что ее руки пусты и ничем не заняты. И закладывает выбившуюся прядь волос за ухо.
– Ладно.
Между ними повисает молчание, он смущенно почесывает в затылке. Ей не то чтобы неловко. Она привыкла к молчанию, дорожит им, как единственным другом, если не считать Бедокура. Но Уэстон, то есть Уэс, относится к нему настороженно и беспокойно, как какое-нибудь лесное существо.
А потом она видит, что его осенила идея. Его брови взлетают, лукавая улыбка приподнимает уголки губ. Он придвигается ближе, и она остро сознает, что он почти закинул руку ей на плечи. Маргарет с трудом подавляет в себе порыв отстраниться. Фантомное ощущение его руки на ее коже является к ней, как медленно проступающий синяк. Эта боль вызывает у нее в равной мере влечение и ненависть.
– Так… – начинает он. – А известно ли вам, что вы так и не представились мне как полагается? Ваше имя Маргарет, верно? Так вы назвали себя, когда знакомились с моей семьей.
Маргарет. Ей нравится, как звучит в его устах ее имя, как он намеренно задерживает его между зубами и как городской акцент смягчает обе «р». Никто не зовет ее Маргарет, даже когда она об этом просит. Она кивает, вдруг обнаружив, что растеряла все слова. Как ему удается так легко конфузить ее?
Решив подвергнуть анализу чары, которые он на нее напускает, она жадно всматривается в его черты. Его всклокоченные волосы имеют тот же лоснистый черный цвет, что и порох, глаза узкие, опушенные темными густыми ресницами. Когда он улыбается, видна тонкая щелочка между передними зубами. Он в самом деле симпатичен – не то чтобы он нуждается в признании, но соглашаться с этим ей немного досадно.
Понизив голос, он интересуется:
– Так как же мне можно называть тебя? Пегги?
Чары моментально рассеиваются, и Уэстон Уинтерс вновь превращается в нахального мальчишку, который поселился в комнате для гостей дома ее матери.
– Нет.
– Мардж?
– Ни в коем случае.
Он смеется.
– Ладно, ладно. Значит, Маргарет. И ты не хочешь быть алхимиком. А кем же ты хочешь быть?
– Снайпером. – Она понятия не имеет, что побудило ее так ответить, но о своем ответе она сожалеет мгновенно. Ничто не вызывает в Маргарет такой ненависти, как когда на нее глазеют. Если она чему-нибудь и научилась в жизни, так это становиться незаметной ради выживания.
– Снайпером, да? Хочешь пойти в армию?
– Нет. Не совсем. – Об этом она думала, но у нее нет ни малейшего желания отдавать свою жизнь за страну, у которой не нашлось для нее любви.
Так чего же она хочет? Маргарет представляет, как дышит запахом влажной земли и хвойного леса. Ветер ласково ворошит ее волосы, влажный туман капельками повисает на ресницах. Грохот выстрела и лай гончей. Если бы она могла позволить себе думать только о себе и получить все, что хотела, ее желание выглядело бы вот так. Она сама, в красной охотничьей куртке, с венком из лавровых листьев и клочком белого меха так высоко на пьедестале победителя, что могла бы наступить на ухмыляющееся лицо Джейме Харрингтона.
– Думаю, победы будет достаточно, – говорит она.
– А что потом?
– Не знаю. Так далеко я не заглядывала.
– Как это… практично.
– Да? А по-моему, нелепо.
– Нет. Не нелепо. – Он старается сохранить серьезное выражение, но искренний, полный решимости огонь в его глазах делает его моложе и почти милее. – И потом, мечтам необязательно быть практичными. Именно поэтому они и называются мечтами. А теперь наши мечты – жить и умереть вместе.
– Вместе…
Совершенно чуждое ей понятие.
Он усмехается.
– Ты и я против всего мира, Маргарет.
Ей не нравится, как от этого объявления у нее щемит в груди. Да, их судьбы связаны, но что пугает ее сильнее – чувства, которые он пробуждает в ней: вот эту робкую надежду и ужасное томление. Это все равно что стоять на самом краю скалы, выставив за него мыски. То, что лежит далеко внизу, мрачностью и непостоянством сравнимо с морем, и если она позволит себе сдаться, ей известно, что подхватить ее будет некому.
Уэс и его мечтания, решает она, и вправду опасны.
11
Из-за Маргарет он нервничает.
Уэс наблюдает за ней сквозь запотевшее стекло телефонной будки, ожидая, пока Хон ответит на его звонок. Она сидит на скамье лицом к гряде округлых холмов, где за низкими каменными оградками пасется целая армия коз. Выражение ее лица недоступно пониманию, как исследование алхимика, глаза кажутся стеклянными, как у куклы, но он постепенно начинает постигать ее язык. Это напряжение ее плеч. Взгляд, мгновенно реагирующий на каждый внезапный звук. То, как она собирает и вновь распускает волосы.
Даже когда она встревожена, каждое ее движение отличают точность и машинальность странного гипнотизирующего свойства. Она как раз собирает волосы в пучок одной рукой и встряхивает черепаховой заколкой как оружием, держа ее в другой, когда Хон наконец берет трубку.