Гурин ошибался, думая, что жене давно безразличен он сам и то, как он проводит свободное время. За бесконечной лавиной забот, связанных с разрастающимся бизнесом, Эрнест Павлович привык к тому, что мало времени уделяет дому. Он не знал ничего из того, что происходит в его отсутствие. Не знал, да и, по правде говоря, мало интересовался. Галина всегда была на страже порядка в доме, ревностно следила за воспитанием сына, выполнением его желаний, а значит, Эрнесту Павловичу не стоило ни о чем беспокоиться. С некоторых пор его близкие являлись таковыми лишь формально: на всех светских раутах Гурин появлялся только с супругой.

Пресса называла их идеальной парой, счастливыми людьми, сумевшими сохранить семейный очаг. Вокруг происходила какая-то истерия, выражающаяся в тенденции к разрыву с семьей и скорой женитьбой всемогущего на какой-нибудь молодой красотке с идеальными формами. Гурин не был сторонником таких перемен. В его отношениях с женой давно возникли отдельные спальни, но оба были достаточно мудры для того, чтобы не выносить сор из своей евроизбы. Хотя Гурин давненько стал позволять себе романчики, которые, по его мнению, не могли отразиться на его семье никоим образом, он знал, что за Галиной таких грешков не водилось. Эрнест Павлович всегда был уверен в ее верности. Он знал, что ее интересует он, покой в доме и успехи сына. Любовные утехи, измены, приключения, безрассудства существовали для Галины где-то в параллельном мирке, на страницах газет и журналов, позволяющих беззастенчиво заглядывать в чужие спальни. Она никогда не связывала все эти сплетни с именем мужа, не примеряла на свою семью очередной скандал, бракоразводный процесс. Галине было нелегко не позволять никому нашептывать, открывать ей глаза, а желающих было хоть отбавляй. Она предпочитала ничего не знать, всячески делала вид, что ее брак прочен, незыблем. Внешне она выглядела уверенной в себе и супруге женщиной, и только она сама могла дать точный ответ: было ли так на самом деле?

Даже Эрнест Павлович понимал, что до конца не знает своей жены. Он не стремился к этому, считая, что все идет своим чередом. Тоже не стремился к «лишней» информации. Взаимное сосуществование скреплял важный фактор в лице единственного сына. Для Галины он был смыслом жизни, а у Гурина здесь все было крайне символично, эфемерно. Пока ребенок был мал, а Эрнест Павлович еще не обладал таким обширным бизнесом, их общение происходило как обычно: вечером папа возвращался с работы и, наскоро поужинав, занимался малышом. Обоим это доставляло удовольствие, но по мере того, как Гурин становился на ноги, рядом с Геннадием все чаще оказывалась мать. Гурина это устраивало. Он сказал себе, что женщина создана именно для этого, а мужчина — добытчик, опора. Нельзя усидеть на двух стульях одновременно, а значит, нужно было выбирать между хорошим, внимательным отцом и удачливым бизнесменом. Гурин сделал выбор в пользу последнего.

Незаметно для Эрнеста Павловича сын вырос и по настоянию Галины уехал учиться в Англию. Гурин был против того, чтобы отсылать Геннадия так далеко от родительских глаз, но жена настаивала. Она была крайне тщеславна и все то, чего не добилась сама, пыталась воплотить в единственном сыне. По сути, она делала его заложником своих несбывшихся желаний. Уделяя много времени домашним заботам, она давно забыла о собственных профессиональных амбициях. К тому времени доходы от работы казино, сети гостиниц, которыми заправлял Гурин, росли с каждым днем. Галина и это ставила во главу угла, доказывая, что с такими деньгами учиться в этой стране, получать здесь образование — преступление.

— Я хочу, чтобы мой сын проявил себя. Он обязательно сделает это при наличии определенных условий, — горячо говорила она. — Дай ему эту возможность! Ради всего святого, умоляю!

— Галя, он может учиться в столичном университете. Неужели ты думаешь, что в чужой стране ему это лучше удастся? — пытался переубедить ее Эрнест Павлович.

— Он великолепно знает английский. Эрик, ты ведь не знаешь всех его способностей. Как ты можешь их знать?! Придется довериться мне. Прошу тебя!

Гурин сдался. Скрепя сердце он провожал сына в далекую страну. Он видел, как тяжело тому расставаться, но делал вид, что ничего особенного не происходит. Эрнест Павлович пытался объяснить Гене, чтобы тот не пугался расстояния. Все будет хорошо, только учеба будет происходить не так близко от дома, как у большинства сверстников. Геннадий кивал, молча поглядывал то на мать, то на отца, и в глазах его не было уверенности, благодарности. Он был зол и обижен на весь мир. Ему казалось, что от него попросту хотят избавиться, но сказать об этом прямо не решался.

После отъезда Геннадия началось самое неприятное. Галина переоценила силу и твердость своего характера. Она не думала, что на нее нахлынет такое отчаяние: тоска по сыну овладела всеми ее мыслями. Вместо радости от того, что сбывалось задуманное, она ощущала пустоту, которую дополняло полное одиночество. Мужа, как обычно, сутками не было рядом, но теперь не было и сына. Ничто не могло отвлечь ее: ни привычный шоппинг, ни нарочито внимательное отношение мужа в те редкие часы, когда он бывал дома. Гурину пришлось оплачивать слишком частые поездки Галины к Геннадию, потому что он стал попросту опасаться за ее психическое состояние. Порой ему казалось, что жена бредит или не отдает себе отчета в том, что происходит в реальности. Она только и говорила о сыне, о том, как много он почерпнет из опыта самостоятельной жизни. Или накатывалась волна воспоминаний, и жена постоянно твердила о том, что происходило с Геной, когда ему было два, три года, пять, семь лет. Она словно возвращалась в прошлое, пытаясь воспроизводить его в реальной жизни. Когда Эрнесту Павловичу становилось невыносимо наблюдать за всем этим, он брал билет и отправлял Галину в Англию.

— Поезжай, а я в другой раз. Слишком много дел. — Он часто так говорил, навещая Геннадия лишь пару раз в год. Работа на самом деле требовала полной отдачи, захватывала его целиком.

Со временем разлука с сыном перестала быть для Галины наказанием, на которое она себя добровольно обрекла. Женщина успокоилась и переключилась на реконструкцию их жилища. Гурин только успевал отсчитывать круглые суммы, которые тут же уходили на уплату счетов по ремонту их шестикомнатной квартиры, занимавшей весь третий этаж элитного дома. Эрнест Павлович ни во что не вмешивался, редко появлялся дома, часто ночуя то в одной из своих гостиниц, то будучи в бесконечных разъездах. Именно на этот период пришлось самое большое число его случайных романов. Повод для того, чтобы не приехать ночевать домой, всегда легко находился. А потом, даже когда ремонт подошел к концу, Эрнест Павлович не спешил разделить радость от проделанной работы с Галиной. Ей так и не пришлось поделиться с ним всеми своими задумками, удачными дизайнерскими решениями. Она торопилась окончить работы к своему юбилею, надеясь услышать столь необходимые ей слова похвалы и восхищения хотя бы от гостей, но ее желаниям не суждено было исполниться.

Однажды домработница положила на ее столик в спальне небольшую коробочку, перевязанную розовой лентой. Галина отругала ее за то, что та не показала сей предмет работникам безопасности, и собралась дождаться мужа, чтобы решить, что с этим делать. Но женское любопытство взяло верх. Галина раскрыла посылку. Оказалось, что один из доброжелателей прислал ей в качестве «подарка к грядущему юбилею» видеоленту с записью одного из тайных свиданий мужа. К тому времени Галина была уже не столь наивной, чтобы не догадываться об амурных похождениях супруга. Но догадываться одно, а увидеть собственными глазами — совсем другое. И увиденное оказалось убийственным… Когда Эрнест Павлович приехал с работы домой, он застал Галину в бессознательном состоянии. Она лежала на полу, зажав в руке пульт управления видеомагнитофоном. Гурин едва смог разжать похолодевшие пальцы и, просмотрев кусочек записи, понял, что стал причиной удара, разбившего сердце его жены.