Шрифт:
Интервал:
Закладка:
***
Дверь скрипнула, и Джеймс замер.
«Проклятая дверь! Ты не можешь вести себя тише?!»
Из комнаты мадам Клопп, как и за миг до этого, раздавался все тот же храп.
«Хорошо, что я не пожалел снотворного порошка», — подумал Джеймс и быстро вошел в комнату, притворив дверь за собой.
Вернувшись в аптеку, он узнал, что мадам Клопп по-прежнему спит, а это значило, что план еще возможно провернуть…
Спальня мадам Клопп выглядела, как нутро дамского ридикюля, в который упомянутая дама много лет забрасывала различный хлам, да и сама, видимо, не помнила, что там хранится. По крайней мере, Джеймсу так показалось — сам-то он прежде в дамские ридикюли нос не совал.
Пахло в комнате чем-то ядовито-цветочным, и запах этот исходил от самой хозяйки спальни, лежавшей в кровати под пологом, который был похож на паутину.
Спала мадам Клопп очень беспокойно. Можно даже сказать, кошмарно. А все потому, что ей, вне всяких сомнений, сейчас снился кошмар. Она ворочалась с боку на бок, порой дергала руками и шевелила торчащими из-под края одеяла ногами с длинными коричневыми ногтями. Ее губы порой шевелились, храп прерывался, и она бормотала: «Прошу тебя, Уиллард…», «Она же не виновата, что…», «Остановись… хватит…»
Не сводя со старухи взгляда, Джеймс на цыпочках обошел кровать и подкрался к стоявшей справа от нее тумбочке. Рядом с многочисленными флаконами, скомканными носовыми платками, ломаными шпильками и гребешком, в котором застрял целый клок седых волос, лежал стеклянный шприц с выцветшей, едва читаемой этикеткой «На крайний случай».
Джеймс задумался было, что это за крайний случай такой, но тут увидел то, за чем он и провернул свой рискованный план с усыплением старухи.
— Я знаю, что делаю, дорогая… — пробормотала во сне мадам Клопп. — Нужно как следует смочить все трессы, нужно, чтобы он впитался…
Джеймс не знал, что такое эти «трессы», но будить мадам Клопп, чтобы уточнить, он не стал, а вместо этого, схватив связку ключей, ринулся к двери.
Мгновение — и он в коридоре. Еще пара мгновений — и он уже на лестнице — бежит вверх по ступеням на третий этаж…
Натолкнули Джеймса на мысль, где искать «Секретные прописи», слова кузена.
«Прадедушка Лемони — настоящий гений» — сказал Лемюэль вчера в провизорской, и Джеймс предположил: где бы прописям еще храниться, как не в комнате основателя рода Лемони, которого «прадедушкой» именовали сугубо по традиции.
Все утро он расспрашивал кузена о прадедушке. Свой интерес Джеймс объяснил тем, что очень мало о нем знает, и добавил: «Думаю, из меня не выйдет хорошего продолжателя семейного дела, если я ничего не узнаю о том великом человеке, каким прадедушка был». Лемюэль, немного подумав, согласился и кое-что рассказал.
История эта, признаться, испугала Джеймса, но, по правде, волновало его кое-что другое.
«Прадедушка ведь жил здесь, над аптекой?» — спросил он, когда кузен рассказал о том, как старый господин Лемони оказался в Габене.
«Разумеется, — ответил Лемюэль. — Его комната находится в тупике третьего этажа. Там все осталось, как и было при нем. Мы ничего не трогали, в комнате даже не убираются. Она стоит запертой с момента, как прадедушка умер».
Джеймс узнал то, что хотел. Ключ от комнаты прадедушки, определенно, был там же, где и все остальные ключи «Горькой Пилюли» — у мадам Клопп. Оставалось его раздобыть… Что ж, несмотря на проволочки и поход в город, в итоге все прошло, как и было задумано…
И вот он стоит у двери комнаты прадедушки и подбирает ключи на связке.
Щелк! Один из ключей подошел!
Джеймс обернулся, оглядел пустой темный коридор и, сделав глубокий вдох, повернул ручку.
Комната прадедушки Лемони напоминала каюту корабля. Через большое круглое окно, похожее на иллюминатор, проникал серый дневной свет, причудливо преломляясь на будто бы бутылочном стекле. Вдоль стен стояли старинные резные шкафы зеленоватого дерева, а в дальнем от входа конце комнаты располагалась кровать. О, что это была за кровать! Большая, крытая тяжелым бархатным пологом. А резьба! Ножки и столбики для полога оплетали щупальца деревянного осьминога, на панели изножья были изображены морские волны, из которых щупальца и «вырастали».
Джеймс двинулся по спальне прадедушки, с восторгом озираясь кругом и боясь моргнуть, чтобы что-нибудь не упустить.
Несмотря на слова Лемюэля о том, что здесь не убираются, пыли в комнате, как ни странно, почти не было, но затхлость и едкий «стариковский» запах были на месте.
У камина стояло кресло с высокой спинкой — и на миг Джеймсу почудилось, будто там кто-то сидит, но подойдя, он с облегчением понял, что испугался лишь света из окна и причудливых теней, которые тот создавал.
Над камином висела карта морей: на ней были изображены острова и порты, маяки и плавучие города. Рядом разместилась рамочка, в бархатной подложке которой зияла продавленная выемка; на золоченой табличке внизу что-то было написано, и, приблизившись, Джеймс прочитал: «Ключ от города Габен». Куда подевался сам ключ, было непонятно, впрочем, Джеймс знал, за что его вручили прадедушке.
В голове его тут же всплыла история, которую рассказал ему Лемюэль.
Прадедушка и правда был великим человеком. Но главное — он был удивительным человеком. До прибытия в Габен господин Лемони много лет плавал по морям и океанам на своем корабле-аптеке под названием «Таблеринн». Надолго он в портах не останавливался, да и сушу особо не жаловал. Прибывая в какой-нибудь город, господин Лемони широко открывал проделанные в борту «Таблеринна» люки и включал вещатели, по которым звучало сообщение: «Добрые жители города! К вам прибыл аптекарь! Покупайте лекарства у господина Лемони! Аптека пробудет в вашем городе только три дня! Спешите купить лекарства у господина Лемони!» Слава о его чудодейственных лекарствах, которые, как говорили, могли вылечить любую болезнь, расходилась повсюду, поэтому отбоя от посетителей у него не было. Спустя три дня он задраивал люки и отчаливал, держа курс на следующий город, в котором могли пригодиться его услуги.
Однажды странствия привели его в Габен, вот только здесь его встретила поразительная картина. Как и всегда, включив вещатели, он встал за стойку и приготовился встречать покупателей, но никто так и не пришел.
Господин Лемони прождал до вечера, а затем любопытство пересилило —