Выпив, оба долго молчали, отдавая должное закуске из Елисеевского магазина, а потом как-то одновременно взглянули друг другу в глаза.

– Продолжай, Ваня, – сказал Зайцев. – Все, что ты рассказал, – это только половина… Как ты узнал, где девочка?

– Ха! – рассмеялся бомжара. – Это, капитан, еще проще. Как тебе сказать, чтобы ты понял…

– Да уж напрягись как-нибудь, – чуть обиженно сказал Зайцев.

– Не надо обижаться, ну такие вот слова из меня выскользнули… Мы же с тобой соратники, иногда даже собутыльники… Я вот не в тебя, я в себя вглядываюсь с одним и тем же вопросом – кто я есть? Астроном? Нет, кончился астроном. Вот дай мне сейчас лабораторию, моих сотрудников, оборудование… Нет, возврата не получится. Куража нет. А без куража и за женщиной не приударишь, не найдешь в себе сил и самоотверженности восхититься ею… И финскую водку, на клюкве настоянную, мы ведь с тобой без куража пьем… Нет у нас с тобой радостных вскриков, переливчатого смеха, забавных историй, судьбы мира не беремся решать… А ведь бывало… Это я к тому, что все-таки бомжара я… Кстати, в доме, где Элеонора живет… дворник требуется, комнату в полуподвале обещают… Посодействуй, похлопочи. А?

– Пойдешь?

– Пойду. Сколько же мне у тебя на шее сидеть?

– Ты сидишь на шее не у меня, а у министра внутренних дел. И отрабатываешь свое здесь сидение многократно. И прекрасно это знаешь.

– Так насчет дворника… Поговори в домоуправлении… Поручись. Не подведу.

– Заметано, – Зайцев склонил голову, ожидая, пока в пространстве комнаты затихнут слова пустые и бестолковые. – Как на девочку вышел?

– Так говорю же – бомжара я… Переночевал на скамейке, в кустах послонялся, бутылочку винца красного портвейного открыл… Не потому, что так уж хотелось, нет, дело в том, что бомжаре положено, без бутылки он подозрение вызывает. Потом своей физиономии придал выражение, соответствующее красному портвейному… Вернее, не то, чтобы придал, физиономия моя опытная, она сама приняла нужное выражение. Присмотрелся к протекающей мимо меня жизни. И заметил, что Элеонора в крайний подъезд два раза пробегала… С сумочкой. Озираючись. Видимо, с балкона поглядывала, поджидала, когда во дворе никого не будет… А я-то невидимка.

– Это в каком же смысле?

– В прямом, капитан, в прямом. Нет у меня ни сил, ни желания словами играться, образами тешиться, прости за ученое слово – ассоциациями… Могу изъясняться только прямыми словами. Как это в Библии сказано… Есть «да» и есть «нет», остальное от лукавого. Ты же знаешь, есть профессии невидимок… Бомжара, дворник, почтальон… Они вроде и есть, но их же в упор никто не видит. Как скамейку, урну, дворницкую метлу…

– Ладно, проехали. Что было дальше?

– Бабуля вышла подышать, Мария Константиновна. Я ручкой ей махнул, пригласил на скамеечку присесть. Присела. Поговорили. Ей ведь поговорить-то и не с кем. В этом доме она чужая, с Элеонорой какой может быть разговор… Она и рассказала мне про похищение, про дачу, про деньги… В это же утро Элеонора якобы в какую-то урну их затолкала… И похитители вроде бы уже через час звонили, деньги, мол, получены, девочку к вечеру получите… А чего им не позвонить, свои же люди, приятели Элеоноры… С любовником ее не встречался?

– Боже, – простонал Зайцев. – А про любовника тебе откуда известно?

– Когда я в спальню заглянул, помнишь, она сама предложила… Там на полу две пары шлепенцев… Одна пара поменьше, стоптанная, а другая побольше, поновее… Ясно, что мужик недавно завелся… Ценит она его, обхаживает… Не он ли и звонил, грозя девочку по частям высылать… Ты бы поговорил с ним, а?

– Поговорю. А к кому она с сумочкой через двор бегала?

– И об этом Маша сказала… Подружка у нее в соседнем подъезде живет, на восьмом этаже… Квартира восемьдесят четвертая… Когда я вас с Марией Константиновной оставил ненадолго, я в эту самую квартиру и направился.

– Превысил полномочия, – суховато заметил Зайцев.

– Уж очень хотелось порадовать тебя, капитан. Да и Маша вся истерзалась… Прости великодушно.

– Ладно… Позвонил в дверь, дальше?

– Мне тут же и открыли. На пороге красивая женщина, молодая, между прочим. Щечки румяные, губки алые, глазки чистые, врать не умеет. Настенькой зовут. В богопротивном деле отказать любимой подруге Эле не смогла. Я представился. Из полиции, дескать, пропуск свой в твое общежитие показал… Она растерялась, решила, что это удостоверение уголовного розыска… Я сказал, что обман раскрылся, заведено дело, завтра ей на допрос к девяти к капитану Зайцеву…

– Кошмар какой-то! – вскричал Зайцев. – Да ты же авантюрист и пройдоха!

– Конечно, – спокойно кивнул бомжара. – И ты это прекрасно знал, когда спутался со мной. Продолжаю давать правдивые и чистосердечные свои показания… Брови свои я нахмурил и спрашиваю у этой прекрасной женщины… Девочка здесь? Она кивает головкой. И деньги здесь? – опять спрашиваю строгим голосом. Она опять кивает. И то и другое, говорю, изымаю. Деньги вручу Марии Константиновне, как законной владелице, девочку отведу домой под присмотр матери.

– И что же красавица?

– Вывела из комнаты заспанную девчушку, достала из комода пакет с деньгами. Девчушку немного приодела, деньги сунула в другой пакет, поприличнее… Я взял то и другое. С чем и отбыл.

– А хозяйка?

– Не возражала.

– Молча не возражала? – усмехнулся наконец Зайцев.

– А ты напрасно так нехорошо улыбаешься… Мы с ней очень даже хорошо поговорили, можно сказать, понравились друг другу, хотя тебе в это трудно поверить… Коньячком угостила, тем самым.

– Это каким тем самым?

– Который Эля в магазине купила, который в чеке указан… Оказывается, с Настенькой они этим коньячком и баловались, обсуждая преступные свои замыслы-помыслы. И я это… Слегка опередил события… Пригласил Настеньку к себе в гости, в дворницкую комнату в полуподвале… Обещала прийти. С гостинцами.

– С какими?

– Конечно, не с такими, как у тебя, не из Елисеевского магазина, но все же… У них там через дорогу вполне приличный киоск. Кстати, красное портвейное я брал в этом киоске. Так что ты насчет дворника уж не забудь, пожалуйста… А то Настенька придет, а там другой человек, не столь хороший, как я, не столь обходительный…

Зайцев молча взял бутылку и вылил остатки водки в стаканы. Грамм по сто пятьдесят получилось. Если речь идет о финской клюквенной, то доза очень даже неплохая. Любое хорошее дело обмыть можно.

Ну, что сказать… Прихожу я как-то на Комсомольский проспект, 13, нахожу в полумраке коридора дверь в кабинет Володи, робко стучу, протискиваю свою голову в дверную щель… И что же я вижу, и что же я слышу… Вместо радостного взгляда, полного жизни и любви, вместо приветственных криков, каковые ожидал услышать, я обнаруживаю сумрачное существо, которое молча смотрит на меня взглядом не просто настороженным, а даже как бы разочарованным во мне.