Он ответил не сразу.

― Да, теперь вспоминаю. Я измерял ей температуру. Она была нормальная. С температурой сорок два мисс Чэмпион долго бы не протянула.

― Она и не протянула.

Брейк вышел из-за стола и взял термометр из рук Беннинга.

― Где вы его взяли, мистер Арчер?

― У миссис Норрис. Она нашла термометр в комнате Люси.

― Она могла нагреть его зажженной спичкой. А, док?

Вид у доктора был озадаченный.

― Не вижу смысла.

― А я вижу. Может, она пытается доказать, что у Чэмпион был горячечный бред и она зарезалась в невменяемом состоянии.

― Не думаю, ― возразил я.

― Постойте! Вот оно! ― Брейк бухнул по столу тяжелым, как молот, кулачищем. ― Ведь Чэмпион приехала сюда первого числа?

― Ровно две недели назад.

― Об этом я и подумал. Вы знаете, какая здесь была жарища в прошлые выходные? Сорок два градуса. Горячка была не у Чэмпион, а у этого чертова города.

― Это возможно, доктор? ― спросил я. ― Ртутный термометр фиксирует температуру воздуха?

― Если его не стряхивать. С моим такое постоянно случается. Странно, что я забыл.

― Вот, выходит, и разгадка, ― сказал Брейк.

― Вот выхожу и я, ― неуклюже сострил Беннинг.

Когда дверь за ним закрылась, Брейк откинулся на спинку кресла и закурил.

― Как вам идейка доктора насчет того, что у Чэмпион была фобия?

― Похоже, он разбирается в психологии.

― Не сомневаюсь. Он мне сказал, что хотел специализироваться в этом направлении, да не мог себе позволить еще пять лет учиться. Если он утверждает, что девчонка была с приветом, я готов поверить ему на слово. Он понимает, о чем говорит. Беда в том, что я его не понимаю. ― Он выпустил колечко дыма и проткнул его своим бесстыдным пальцем. ― Я за физические улики.

― И много их у вас?

― Достаточно. А вы не побежите с ними к защите?

Я поймал его на слове.

― А вы не забегаете вперед?

― В своей работе я научился смотреть вперед.

Из нижнего ящика стола он вытащил стальной чемоданчик и откинул крышку. В нем лежал нож с черной резной деревянной ручкой. Кровавые пятна на изогнутом лезвии засохли и превратились в темно-коричневые.

― Это я видел.

― Зато вы не знаете, чей он.

― А вы?

― Я показал этот нож миссис Норрис, еще не сообщив ей, как была убита Чэмпион. Она тут же его признала. Лет семь назад ее муж прислал его Алексу с Филиппин. С тех пор это сынулина игрушка. Нож висел на стенке в Алексовой спальне, и она видела его каждое утро, когда приходила убирать деткину постель, до вчерашнего утра.

― Она так сказала?

― Именно так. Может, Чэмпион и страдала горячечными психоаффектами, как утверждает док. Может, существует какая-то неизвестная нам связь с делом Синглтона. Меня это не колышет. Я имею достаточно оснований предъявить обвинение и вынести приговор. ― Он захлопнул чемоданчик, запер его и спрятал в ящик стола.

Целое утро я раздумывал над тем, открывать ли Брейку все, что я знал. И в конце концов решил не открывать. В деле сплелись обрывки нескольких жизней ― Синглтона с его блондинкой, Люси и Уны. Узел, который я распутывал нить за нитью, был слишком замысловатым, чтобы описать его языком физических улик. Для Брейка не существовало ничего, кроме его чемоданчика, содержащего вещественные доказательства, которыми можно пробить черепа провинциальных присяжных. А случай был не из разряда провинциальных. Я сказал:

― А вы не ставили себя на место парня? Он ведь не дурак и не мог не знать, что по ножу его тут же найдут. Как же получилось, что он кинул орудие убийства на месте преступления?

― Он и не кинул. Он за ним возвращался. Вы же сами его увидели. Он даже на вас набросился.

― Это не важно. Он подумал, что я шьюсь к Люси, и взбесился. Парень был на взводе.

― Вот именно. На этом-то и строится моя версия. У него возбудимая психика. Я же не обвиняю его в преднамеренном убийстве. Я говорю, что это убийство из ревности, второй степени тяжести. Взбесился и полоснул лезвием. А может, он вытащил из ее кошелька ключ, пока они ездили по городу. У нее-то ключа не оказалось. Озверел, резанул ее и сбежал. Потом вспомнил про нож и вернулся.

― В вашу картину вписываются видимые факты, но не вписывается сам подозреваемый. ― При этом я подумал: если Брейк раскопает мотив ревности, дело будет у него в шляпе.

― Вы не знаете этих людей, как я. Я каждый день с ними вожжаюсь. ― Он расстегнул левый манжет и обнажил мощное веснушчатое предплечье. От запястья до локтя тянулся белый бугристый шрам. ― Тип, который это сделал, норовил зацепить мне горло.

― Из этого, по-вашему, следует, что Норрис бандит.

― Все не так просто. ― Брейк занял оборонительную позицию, несмотря на свое славное ранение. Мир насилия, которому он противостоял, не устраивал ни его, ни других, и это было для него главным.

― Я тоже думаю, что все не так просто. Люси интересовала слишком многих. Я бы не стал зацикливаться на первом подозреваемом, который сам шел к нам в руки. Все гораздо сложнее.

― Я хотел сказать другое. Парень ведет себя как виновный. Я уже целых тридцать лет глазею на их лица и слушаю их байки. ― Он мог этого не говорить. Тридцать лет оставили на нем свой след, подобный опалине на старом дереве. ― Пусть я в низшем разряде. Пусть. Это как раз мой разряд. Убийство Чэмпион проходит по низшему разряду.

― Осознание вины ― заковыристая штука. Во-первых, тут психология.

― Черт с ней, с психологией. У меня чистые факты. Мы пытаемся задержать его для допроса, он сбегает. Мы ловим его, привозим сюда, он молчит. Я пытался его разговорить. Молчит как рыба. Скажи ему, что мир перевернулся, он рта не откроет.

― Как вы с ним обращаетесь?

― Никто его пальцем не тронул. ― Брейк опустил рукав и застегнул манжет. ― У нас своя психология.

― Где он?

― В морге.

― Несколько необычный подход.

― Не для меня. У меня здесь по убийству, по два в месяц. И я их раскрываю, ясно? Почти все. Атмосфера морга развязывает убийце язык быстрее, чем что-либо другое.

― Психология.

― Я же говорю. Ну что, играете в моей команде или дать вам носовой платок, утереть глазки? Если в моей, мы сейчас туда отправимся и посмотрим, готов ли он сознаться.