― А что она делала в Белла-Сити?

― Сам хотел бы знать. Она уверяла, что ищет работу, но, по-моему, у нее не калифорнийский сертификат. Дорого бы дал за ее историю.

― Она из Детройта. Из бедной необразованной семьи. Это вам что-то говорит?

― О ее психической жизни не слишком много, согласны?

― А чем так важна ее психическая жизнь?

― Я сразу понял, что страх болезни не единственная ее фобия. В ней жил более глубокий и более абстрактный страх, имевший разные проявления. Я попытался ей это объяснить, помочь разобраться в себе, но она только разрыдалась и долго плакала у меня на плече. Тогда и выплыли другие ее страхи.

― Чего же она боялась?

Он раскинул руки, как лектор.

― Трудно даже сформулировать. Я не психиатр, хотя пытаюсь следить за литературой. ― Он оглядел свою обшарпанную приемную, и какой-то неясный импульс заставил его добавить: ― Чего нельзя сказать о моих коллегах в этом забытом богом городе.

― Ее страхи были реальными или воображаемыми?

― На этот вопрос я смог бы ответить, если бы был лучше информирован. ― Его глаза затуманились думой. ― Страх всегда субъективно реален. Разумнее было бы спросить, уместен ли он, оправдан ли ситуацией? Похоже, что в данном случае он был оправдан. Мисс Чэмпион казалось, что ее преследуют, что ее подстерегает смерть.

― Она говорила что-нибудь конкретное?

― Нет. Я не имел времени завоевать ее доверие. Об этом страхе преследования она впервые упомянула только вчера. Вы занимаетесь выяснением обстоятельств ее жизни и смерти, мистер Арчер. За ней действительно кто-то следил? И в конце концов ее настиг?

― Не знаю. Я сам за ней следил и умудрился все прошляпить. Если ее мучил страх, одной моей слежки было бы достаточно, чтобы она потеряла голову. ― Я заставил себя спросить: ― А вы не считаете, что она могла покончить с собой от ужаса?

Доктор Беннинг принялся шагать взад-вперед по дорожке, протоптанной от одной двери до другой. Когда он остановился и посмотрел на меня, вид у него был смущенный.

― Буду с вами откровенен. Я опасался за нее в этом смысле, вот почему и приложил все старания, чтобы рассеять ее тревоги.

― Вы полагали, что у нее мания самоубийства?

― Я этого не исключал. Больше ничего сказать не могу. Я не психиатр. ― Он неловко развел руками, изображая беспомощность. ― Ее рана допускает самоубийство?

― Пожалуй, она слишком глубокая. Брейк или судмедэксперт лучше ответят на этот вопрос. И Брейк наверняка захочет взять у вас показания.

― Я готов, если вы едете в участок.

Я сказал, что еду. Беннинг вышел в холл и нахлобучил шляпу. С прикрытой лысиной он выглядел куда моложе, но ему явно не хватало ни презентабельности, ни обеспеченности, чтобы соответствовать такой жене, какую он имел.

С порога доктор крикнул:

― Я ухожу, Бесс. Тебе ничего не нужно?

Молчание было ему ответом.

Грязно-белое кирпичное здание муниципалитета отличалось от окружающих магазинов и учреждений только флагштоком без флага, торчавшим посреди газончика с выжженной травой. Цементный спуск вел от парковки прямо к исцарапанной зеленой двери полицейского участка, находившейся с тыла. Перед дверью Беннинг оглянулся.

― Схождение в Аид, ― с кислой усмешкой сказал он.

Коридор с отвратительными зелеными стенами тускло освещался несколькими лампочками в проволочных сетках. Свежие ароматы мастики и полироля не заглушали смешанных запахов страха и карболки, нищеты и застарелого пота. В самом дальнем, самом темном углу, напротив двери с надписью: «Дежурный по отделению», на деревянной скамье громоздилась монументальная фигура.

Это была дородная негритянка в черном полотняном пальто. Волосы, выглядывавшие сбоку из-под ее черной фетровой шляпы, цветом и фактурой напоминали стальную мочалку. Когда она повернула к нам голову, я сразу же ее узнал.

Беннинг первым воскликнул:

― Миссис Норрис! ― И бросился к ней, вытянув вперед руки.

Она схватила их, подняв к нему свое тяжелое темное лицо.

― Как я вам рада, доктор. ― Ее исчерченные тенями нос, рот и подбородок походили на черный камень, обтесанный годами непогоды. Жизнь светилась только в ее горестных глазах. ― Они арестовали Алекса. Его обвиняют в убийстве.

― Это наверняка ошибка, ― сказал он мягким голосом сиделки, утешающей больного. ― Я знаю, Алекс хороший мальчик.

― Алекс хороший мальчик. ― Она вопросительно взглянула на меня.

― Это мистер Арчер, миссис Норрис. Он расследует это дело. Мистер Арчер только что мне говорил, что считает Алекса невиновным.

― Спасибо, мистер Арчер. Рада нашему знакомству.

― Когда его арестовали?

― Сегодня рано утром, на пустоши. Пытался перебежать в другой штат. Машина поломалась. Ничего лучше не удумал, дурацкая его башка, как дать деру. Теперь они его вдвоежды накажут, когда изловили.

― Вы наняли адвоката? ― спросил Беннинг.

― Да-да, мистера Сантану. Он на выходные уехал в Сьерру, но его экономка с ним связалась.

― Сантана хороший человек. ― Похлопав ее по плечу, он направился к двери дежурного. ― Я поговорю с Брейком и попытаюсь чем-то помочь Алексу.

― Я знаю, что вы добрый друг Алекса, доктор.

В словах женщины звучала надежда, но ее плечи уныло поникли. Увидев, что я намереваюсь сесть, она подобрала пальто и подвинулась, и мне послышалось, будто из бесчисленных полотняных складок вырвался невольный вздох. Я опустился на лесенку инициалов, вырезанных на мягком дереве скамьи.

― Вы знакомы с моим сыном, мистер Арчер?

― Вчера вечером я недолго с ним разговаривал.

― И вы не верите, что он виновен?

― Нет. Он обожал Люси.

Она подозрительно поджала свои толстые губы и спросила изменившимся голосом:

― Почему вы так говорите?

― Он сам так говорил. И вел себя соответственно.

Она примолкла. Некоторое время спустя робкая черная рука легко коснулась моего запястья и вернулась на необъятное лоно. В плоти среднего пальца утопало золотое обручальное кольцо.

― Вы на нашей стороне, мистер Арчер?

― На стороне справедливости, если могу ее отыскать. А если не могу, то на стороне изгоя.