– Все будет хорошо. Я позабочусь о вас. Я разберусь во всем этом в кратчайшие сроки. Я все исправлю. Это то, что я всегда делаю. Я забочусь о целой армии джентльменов. У меня есть собственный доктор. Если кто-то и может вернуть картины, так это я. Я сделаю так, что этот скандал не коснется вас. Я знаю, вы бы предпочли, чтобы вас спас рыцарь, но сегодня его не оказалось рядом. Поэтому все сделаю я, пират. Вы будете в порядке, Изабель. Вы уже в безопасности.

Когда он повернул за угол, кучер, заметив его, спрыгнул вниз, чтобы открыть дверцу экипажа. Он не задал никаких вопросов, только смотрел широко раскрытыми от удивления глазами, как приближается Фэллон. Его люди знали, что лучше не задавать вопросов, и это работает. Он может позаботиться об Изабель в штаб-квартире и скрывать ее там, пока проблема не будет решена.

Никто не будет ничего выпытывать. Никто ничего не узнает. А если кто-нибудь это сделает… Фэллону придется разработать план на случай непредвиденных обстоятельств. Он взглянул на девушку, которую держал на руках. Ее отцу это не понравится, но его можно понять. Тяжесть этого поступка уже давила Фэллону на плечи сильнее, чем сама девушка. Но это должно быть сделано.

– В штаб-квартиру! Нужно, чтобы ее осмотрел доктор Матерс. Никому об этом не говори.

– Да, сэр, – ответил кучер, когда Фэллон залез в экипаж, все еще прижимая Изабель к груди.

Когда экипаж двинулся, он еще крепче сжал руками тело Изабель. Держа ее так, как держат спящего ребенка, он прислушивался к каждому слабому биению ее сердечка, стучавшему ему в грудь.

– Осталось совсем недалеко, – пробормотал он, наклонив голову к ее волосам и притягивая ее поближе к себе, – ты справишься. Останься со мной, Изабель. Пожалуйста, оставайся со мной.

Изабель пришла в себя и скрутилась калачиком на мягкой простыне. Что ж так болит голова? Неужели Виктория влила целую бутылку шампанского в ее горло? Нет, все совсем не так. Она, кажется, больше недели не виделась и не разговаривала с Викторией. Она пошла в музей… да, в музей…

Там ей показалось, что у нее в голове застучали тысячи дверных молоточков.

Все потемнело перед глазами.

Свадьба Виктории. Ей нужно было попасть на свадьбу Виктории!

Который час? Она открыла глаза и попыталась сесть, но сразу же упала обратно на кровать. В голове пульсировала боль, угрожая взорвать ее изнутри. То, что показалось ей вначале размытыми фигурами, постепенно приобретало очертания.

Где она находится?

Изабель посмотрела вверх, на полог над большой кроватью… но это не ее кровать! Она повернула голову в сторону, и ее щека прижалась к мягкой ткани. Ткань была цвета пожухлых красных роз.

Разум стал перебирать в памяти все элементы декора спален в домах ее семьи и подруг, но она не могла вспомнить, чтобы видела это место раньше. Она не была уверена, какое сейчас время суток, но, судя по тому, что рядом с ней стоит лампа, светящая неярким светом, а остальная часть комнаты погружена в темноту, это был вечер. Но этого не может быть!

Шторы с цветочным орнаментом закрывали окно, спадая на такой же цветастый ковер. Здесь вообще все было покрыто цветами: обивка, стены… Она провела рукой по поверхности кровати – и здесь цветы. Это было прекрасно, но совершенно незнакомо.

Ее взгляд остановился на лампе, она надеялась получить ответ в свете, защищенном стеклянным абажуром. И только тогда на столике у кровати заметила чашку чая, от которой еще шел пар, а пустое кресло, придвинутое к ее ложу, выглядело так, будто кто-то присматривал за ней, когда она спала, и только что отошел.

Кто это? И что это за место? Последнее, что она помнила, – боль в голове и падение на твердый пол.

– Я умерла? – Ее голос зазвучал так хрипло, что она его не узнала.

– Нет. К счастью, нет, – ответил мужской голос из глубины комнаты.

Она ойкнула и потянула к себе подушки. Почему с ней в этой странной спальне находится мужчина? Это он ударил ее по голове и привез сюда? Голова пошла кругом от вопросов, вибрировавших болью.

В другом конце комнаты ожили за решеткой в почти потухшем камине угли, осветив высокий силуэт. Мужчина отряхнул руки и повернулся к ней.

– Хотя, признаюсь, вы заставили меня сильно поволноваться.

Мигая, она вглядывалась в темноту комнаты, заставляя свои глаза приспособиться к неяркому свету. В этом глубоком голосе звучало что-то знакомое. И эта уверенность в движениях… Но она не понимала ничего из происходящего.

– А в чьей я спальне?

– В моей. – Сент-Джеймс подошел поближе, так, чтобы она смогла разглядеть его. Но его короткие ответы все равно ничего не объясняли.

Эта комната не может принадлежать Сент-Джеймсу, а она не может лежать в ней. Это все нереально. Сон, просто сон, вызванный ударом по голове. Она, должно быть, сильно ударилась, и теперь ей снится, что она в этой комнате, а рядом с ней не кто иной, как Сент-Джеймс. На самом деле все это довольно забавно. Кроме пульсирующей боли в голове. Эта часть совсем не забавляет. Но обстановка, в которую ее сознание поставило Сент-Джеймса, действительно вызывала у нее улыбку.

Большая спальня с мебелью, обитой бархатом и покрытой насыщенными цветочными узорами, – хи-хи… Ее воображение сделало так, что ее самый суровый и притом единственный друг-мужчина утверждает, что он здесь живет. Сны иногда бывают такими чудны́ми! Выбранное самим Сент-Джеймсом место для спальни было бы темной койкой у стола, не так ли? А может быть, он вообще не принимает положение лежа, а только довольствуется периодами короткой дремы в кресле между встречами. Она снова хихикнула, и он подошел ближе. Его обеспокоенный взгляд придавал ему, стоящему в окружении цветов, вид более серьезный, чем когда-либо.

Она бросила на него сердитый взгляд и рассмеялась.

– Сент-Джеймс, я на вашей кровати – вашей слишком женской кровати, – прошептала она. – Мы что, женаты в этом моем сне? Не хотите поцеловать меня и провести здесь со мной нашу брачную ночь?

– Черт возьми, вы бредите. Мне придется снова позвать врача, – пробормотал он. Затем наклонился над кроватью рядом с ней и поднял руку, чтобы посмотреть, как там рана у нее на лбу.